автореферат диссертации по архитектуре, 18.00.02, диссертация на тему:Семиотическая интерпретация творческих концепций русской архитектуры

На правах рукописи УДК 72.01

Архитектор СЕРГЕЕВ Андрей Анатольевич

СЕМИОТИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТВОРЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЙ РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЫ

Специальность 18.00.02 Архитектура зданий и сооружений. Творческие концепции архитектурной деятельности

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата архитектуры

Екатеринбург - 2000

ГГь од

1 7 Ю 2000

Работа выполнена в Уральской государственной архитектурно-художественной академии

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

кандидат архитектуры, профессор Барабанов А.А.

член-корреспондент Российской академии архитектуры и стр. наук, доктор архитектуры, профессор Десятое В.Г.,

кандидат архитектуры, ст. науч. сотрудник УралНИИПроект Титова Н.Н.

Южно-Уральский

государственный

университет

Защита состоится 11 мая 2000 г. в 17.00 часов на заседании диссертационного совета К 064.78.01 приУральской государственной архитектурно-художественной академии по адресу: 620075, г. Екатеринбург, ул. Карла Либкнехта, 23, ауд. 323.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Уральской государственной архитектурно-художественной академии.

Автореферат разослан «_»_2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат архитектуры, доцент

Надо.б,о а- ноо

Меренков А.В.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Что есть архитектурная самобытность - легко запоминающийся визуальный текст, психофизиологически равнозначные ощущения или структурная схожесть; что делает русскуЕо архитектуру именно русской? Какие знания о ней наиболее ценны с точки зрения нашей уверенности в будущем? Что есть прогресс русской архитектуры и как ему способствовать? Таковы наиболее главные вопросы настоящего исследования.

Русскую архитектуру по праву можно назвать уникальным явлением мировой культуры. О неповторимости образов и удивительной цельности этого явления говорят давно, с тех пор как развеялись два мифа о русской архитектуре: миф об обязательной функциональной обусловленности и миф об иноземном влиянии. И то и другое, безусловно, имело и имеет место, но есть в ней то, что позволяет всему остальному миру безошибочно называть русским -вспомним шатровые церкви русского Севера или наследие советских конструктивистов. В последнее же время наука стала освобождаться еще от одного мифа-культурологического.

Действительно, суть явления невозможно понять, находясь внутри этого явления, т.е. внутри культуры. Отстраненное структурное (семиотическое) освоение различных областей человеческой деятельности дает обнадеживающие результаты. Были попытки семиотического прочтения и русской архитектуры. Однако обобщенного взгляда на русскую архитектуру как уникальную знаковую систему не было. Для нас принципиальным является разделение подходов к изучению архитектуры на культурологический и семиотический. Последний открывает первоначальный смысл явлений, как бы расчищает картину от идеологических, стилистических, религиозных и других наслоений. Искомая семиотическая модель позволила бы оставить за скобками многие, выражаясь языком кибернетики «шумы», представить русскую архитектуру живым организмом с его генетической памятью и способностью развиваться.

Итак, актуальность темы обусловлена недостаточностью знаний о русской архитектуре как о едином семиотическом организме, о едином «тексте», а также об архетинических культурных единицах русского этноса, находящих в нем свое отражение. Очевидна необходимость на новом уровне знаний расширить творческие концепции русской архитектуры. Актуальность именно семиотического подхода заключается в том, что он характерен не столько для гуманитарных, сколько для естественных наук, где установление связей между фактами на основании статистической вероятности и внутренней логики явлений считается единственным путем для построения эмпирического обобщения.

Семиотика находится на стыке наук: ее ушго ер с ал ы ю с ть позволяет говорить филологам, философам, литературоведам, врачам, лингвистам, архитекторам на одном языке - языке структурного анализа. Поэтому прорыв в одной области науки дает новые идеи другим. Если мы будем яснее представлять, как коллективное бессознательное, хранящее генетическую

з

память этноса и врожденное каждому человеческому существу, существуюи до и вне его, реализуется в пространственных архитектурных моделях, то сможем дать наукам о человеке новый достоверный аналитический материал.

Главная цель исследования заключается в том, чтобы выяв) такие особенности русской архитектуры, знание о которых позволит отброс] многочисленные формальные детали, усложняющие картину. В свете эт задачи необходимо знать об особенностях семантики, синтактики и прагмап пространственности. Необходимо также наметить механизмы научш прогнозирования процессов в русской архитектуре, что позволит обогат! багаж концептуальных знаний о ней. Автор сконцентрировал свое внимание рассмотрении следующих конкретных задач:

1. опираясь на накопленный в мировой науке опыт, уточнить условч> методы семиотического анализа архитектурного «текста»; разработ; естественнонаучную методику классификации и обобщения наблюдаем фактов, не допускающую противоречивости свидетельств источников идентифицирующую многообразные явления русской архитектуры;

2.на основе разработанной модели предпринять попытку «сквозно1 анализа текста русской архитектуры в плане выражения и в плане содержанш

3.установить возможность существования «словаря» пространственн знаков русской архитектуры;

4. синтезировать семиотические особенности русской архитектуры;

5.предложить концепцию прогресса русской архитектуры, а также намеп пути ее дальнейшего семиотического изучения и творческой интерпретации } на теоретическом, так и на практическом уровнях.

Объектом исследования можно считать весь обширны] противоречивый «текст» русской архитектуры. Представляется, что в < «озвучивании» должно участвовать как можно большее число фрагментов - т чем шире охват, тем выше точность. Вместе с тем, при такой концепции I смысла увеличивать количество мелочей сверх необходимого, т.к. они созда кибернетические «шумы». Поэтому, признавая за искусствоведа пристрастность в отношении культурологической классификации, мож1 однако, считать отбираемый ими фактический материал и типологичеа> обобщения адекватными. Именно на этом обобщенном феноменологическ материале и базировался автор. Предмет исследован и

составляют семиотические закономерности «текста» русской архитектур которые могут быть выявлены с привлечением структурного аналитическс подхода.

Уровень разработанности проблемы. Несмот на то, что русская архитектура как объект семиотического изучен представляет огромный интерес, нельзя говорить о вполне сформировавшее семиотическом направлении. Несколько специальных исследований семиотике русской архитектуры не исчерпывают тему, заявленную в настояш работе, а часто не могут претендовать на семиотичность, оставаясь по су культурологическими. Отечественные исследователи лишь в последнее вре

обратились к проблеме семиотики пространства вообще и архитектурного пространства в частности.

Среди мыслителей, отстаивавших в начале этого века позиции широкого междисциплинарного общения в науке и стоявших, по сути, у истоков отечественной семиотики пространства, можно выделить три крупных имени. А.Ф. Лосев рассматривал пространственные категории в системе умозрительных диалектических построегаш, восходящих к пифагорейским и неоплатоническим истокам. П.А. Флоренский предложил в начале двадцатых годов проект универсального словаря пространственных символов -«5утЬо1апит». Он рассматривал пространственные символы в их связи не с языковым кодом, а с содержанием коллективного бессознательного, сходным у разных народов. В.В.Кандинского интересовали эмоциональное и ассоциативное воздействие простейших геометрических фигур, «скрывающих» свои внутренние смыслы.-

Большим сдвигом в изучении семиотического изучения архитектурного пространства стало развитие с начала 60-х годов семиотики как особого метода исследования, приложимого к различным отраслям наук. Анализ структурных особенностей производился с применением выработанного в структурной лингвистике и успешно применяемого за ее пределами метода бинарных отношений (работы В.В. Иванова). В работах В.Н. Топорова и других ученых тартусско-московской семиотической школы были исследованы различные пространственные составляющие архаического (мифопоэтического) сознания, в котором структурируемое по универсальной схеме «мирового дерева» пространство играло роль начала, точки отсчета для любых мыслительных процессов.

Одними из наиболее значительных для данного исследования являются идеи Ю.М. Лотмана, который подчеркивал значение языка пространства как одного из важнейших языков культуры наряду с вербальным. Ключевым является введенное им понятие «семиосферы».

Начало семиотических исследований пространства за рубежом было дано французской школой структурной лингвистики, идеи которой с успехом стали применяться во множестве областей наук. В течение последних лет состоялось несколько Конгрессов Международной Ассоциации Семиотики Пространства -1А58Р/А15Е - (Женева - 1994 г., Санкт-Петербург - 1995, Барселона - 1996, Гвадалахара - 1997, Урбино - 1998), на которых развернулась дискуссия вокруг вопроса о пространстве (архитектурном, городском, поэтическом), а также месте пространственных представлений в мыслительных процессах. В частности Пьер Пеллегрино уделял внимание семиотике урбанизма («Архитектурные фигуры, урбанистические формы», 1994); X. Мунтаньола-Торнберг описывал процессы онтогенезиса, взаимодействие архитектуры, семиотики и социальных наук; Т. Андреаду предлагала новое прочтение феномена границы в урбанистическом тексте; П. Будон рассматривал когнитивный подход к семиотическому изучению пространства; Дж. Броадбент описывал творческие подходы проектирования и прагматику города; М. Крампен - вопросы проксемики; А. Ф. Лагопулос - семиотику урбанизма; А.

5

Леви - планы архитектурного содержания и выражения; А. Раппопорт антропологические аспекты изучения пространства; Д. Желева-Мартинс семиотику урбанизма и мифы о возникновении города.

Проблеме поисков универсальных пространственных единиц в архитекг посвящены работы К. Александера. Исследования жизненно необходим человеку пространств открываются работами Р. Прака и К. Леви-Строс которые рассматривают взаимодействие формальных и социальных структур примере организации поселений американских индейцев. В этом же pj следует выделить работы американского антрополога Э. Холла, вводят понятие «проксемика» - наука, изучающая личное пространс (пространственный «пузырь»), зависящее от культурных, национальных поведенческих ситуаций.

Архитектурная форма как средоточие ресурсов - искусственных естественных, - а также проблема границы между архитектурной формо{ архитектурным пространством рассматриваются в диссертации И.Г. Лежа]

A.А, Барабанов, рассматривая семиотические основы художественного язь архитектуры, описывает, в том числе и на примерах из русской архитекту] разделение этого языка на эмоциональный, символический и образный уров взаимодействие которых обуславливает весь сложный комплекс семиотичеы свойств того или иного архитектурного текста.

Целый ряд исследований, выходящих за рамки семиотики пространства, тем не менее, оказавших большое влияние на содержание данной рабо' должен быть здесь упомянут. Кроме признанных ученых в обла( информационных систем и структурного анализа, а также философов, таких ] Д. Пирс, Ч. Моррис, Ф. де Соссюр, М. Хайдеггер, В.Я. Пропп, Ю.А. Шрейд

B.В. Иванов, М.М. Бахтин, H.A. Бердяев, и др., необходимо особо выделить и Л.Н. Гумилева, чье учение об этногенезе позволило взглянуть на истор культуры, в том числе на историю русской архитектуры без предрассудко] откровенного опасения. Большое влияние на автора оказала раб< выдающегося физика Г. Вейля о симметрии как универсальном структурн законе мироздания.

Фундаментальные архитектуроведческие исследования по русс* архитектуре и градостроительству, не привлекающие специальн терминологию, стали, однако, не только справочным материалом, «сырьем», и мощным генератором семиологических концепций. К базовым принадлея работы A.B. Иконникова, Г.Я. Мокеева, К.Н. Афанасьева, Н.И. Брунова, Г Вагнера, П.А. Раппопорта, Н.Ф. Гуляницкого, А.И. Комеч, A.B. Ополовнико П.А.Раппопорта, И.Э. Грабаря и др.

Методом исследования является семиотический подхо; изучению русской архитектуры, в котором автор опирается на разработана современной наукой о семиотике архитектурного пространства мето изучеиия отдельных этнических архитектурных систем. Отход лингвистических аналогий и применение в топологическом подходе мете бинарных оппозиций дали возможность соискателю представить первичи

мировоззренческие архетипы, реализующиеся в формотворческом наследии русского этноса.

Границы исследования можно определить рамками методологии, хронологии и географии.

1. выбранная методология заключается в семиотическом анализе всего обширного «текста» русской архитектуры. Для наиболее полного представления ее многообразных явлений автор исследует не сами памятники архитектуры, а их архитектуроведческое отражение. В качестве границ исследования, таким образом, принимается собранный архитектуроведами обобщающий материал.

2. хронолопгческих рамок исследование не имеет, поскольку искомая универсальная семиотическая модель пространства в русской архитектуре имеет выход как в прошлое (несправедливо игнорируемое в силу отсутствия материальных артефактов), так и в будущее.

3. географические границы исследуемой темы совпадают с границами расселения древнерусского, а в последующем российского этносов.

Научная новизна заключена в том, что эта работа является первым опытом применения теорий, разработанных семиотикой пространства, для всего глобального «текста» русской архитектуры. Научная ценность работы заключается в следующем:

- автором найден способ применения топологической семиотической модели бинарных оппозиций к исследованию русской архитектуры;

- составлен обобщенный описывающий мета-текст в качестве инструмента семиотического исследования, анализирующий и идентифицирующий многообразные явления русской архитектуры в плане выражения и в плане содержания;

- синтезированы семиотические особенности русской архитектуры, не зависящие от географических или хронологических рамок наблюдаемых явлений;

- пространственный текст русской архитектуры представлен в виде «семиосферы» - живого развивающегося организма;

- предложено новое «нелинейное» понимание прогресса русской архитектуры, не зависящее от хронологической направленности.

Предметом защиты являются научные выводы и положения по следующим основным аспектам исследования:

- уточнение методики семиотического исследования;

- семиотический анализ структуры глобального текста русской архитектуры;

- синтез структурных особенностей русской архитектуры;

- выработка основных направлений дальнейшего семиотического исследования русской архитектуры.

Практическое значение диссертации заключается в возможности использования результатов и новых методов исследования в дальнейшем естественнонаучном изучении как самой русской архитектуры, так и феномена пространства вообще.

Апробация работы. Автор принимал участие в раб' Симпозиума Международной Ассоциации Семиотики Пространства Барселоне, Испания (в рамках XIX Конгресса МСА) в июне-июле 1996 г докладе, были отражены цели, основные направления исследования и крите]: отбора материала. Рецензии и замечания ведущих специалистов в обла< семиотики пространства и архитектуры, а также содержание их сообщен позволили автору уточнить некоторые важные вопросы. В 1997 опубликованными тезисами автор принимал участие в работе 6 семиотического Конгресса в Гвадалахаре, Мексика. На завершающей стаi работы в 1998 г. автор представил доклад по некоторым темам диссертации Симпозиуме AISE в г. Урбино, Италия (1998) и в г. Дрезден (1999).

Основные положения диссертации раскрыты и отражены в статьях публикациях, сборниках статей, публикациях российских и международн научных конференций, список которых прилагается в конце автореферата.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Объем и структура диссертации. Диссертация состоит из введения, тр глав, заключения, списка литературы и иллюстративной части.

Во введении даются общие положения проблемы семиотического освоек русской архитектуры, аргументируется актуальность выбранной тел формулируются цели, задачи и методы исследования, определяются грант раскрывается уровень разработанности проблемы, проводится обоснован научной новизны и практической значимости работы.

Глава первая «ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПРОБЛЕ1У СЕМИОТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЫ». Глг состоит из пяти параграфов; в них рассматриваются: 1) визуальный знак ь средство коммуникации; 2) русская архитектура в классической моде знаковости; 3) Топологическая модель семиотического освоения архитектур 4) описывающий мета-текст; 5) синтез бинарных категорий описывающе мета-текста.

Первый параграф посвящен анализу существующих теорий визуальнс восприятия.

Базовый элемент настоящего исследования - визуальный знак. Люб суждение об архитектуре и пространстве если не сводится к анализу визуальн информации, то исходит из ее наибольшей значимости. Из множест возможных сочетаний пятен и линий человечество предпочитает определен!] число одних и тех же геометрических первоформ, которые хранятся коллективной памяти, и воспроизводятся отдельными индивидами определенные моменты времени. С определенными фигурами, линия?.

цветами связаны различные эмоции, не зависящие от эпохи, возраста, образования и т.д.

Научный взгляд на проблему восприятия визуальной информации можно разделить на две общепринятые парадигмы. Одни ученые описывают ментально-физиологические причины осознания пространственности мира. Исследователи, стоящие на другой позиции, анализируют ассоциативные переживания, закрепившиеся в коллективной памяти человечества за теми или иными визуально-пространственными единицами. Однако как для первых, так и для вторых остается открытым вопрос о природе пространственных предпочтений и первопричинности оценочного опыта. К априорным феноменам восприятия и связанного с ним мироощущения в целом, с которыми неизбежно сталкиваются ученые, и объяснять которые вроде бы и не нужно, относятся оппозиции верх/низ, как противопоставление положительного отрицательному, далекое/близкое, сужение/расширение и т.д.

Вероятно, природа пространственных суждений и предпочтений имеет как физиологическую, так и культурную составляющую. Таким образом, изучение визуальной коммуникации и знаковости должно опираться как на эмпирические данные физиологии, так и на семиотические (над-физиологические) модели, предлагаемые в последнее время последователями структурного анализа.

Далее представлена эволюция визуального знака, как основополагающего элемента семиотического анализа: 1) дейктические знаки-индексалы, 2) номинативные знаки-символы, 3) дескриптивные знаки-образы. Если проводить аналогии с естественным языком, то это - местоимения, имена собственные и имена прилагательные (относящиеся к классу объектов). Изменение принципа построения информационной цепи между источником и приемником зависит от способа кодирования и декодирования. Метаинформация - код или язык, необходимый для декодирования.

Во втором параграфе первой главы внимание автора сосредоточено на представлении архитектуры, и в частности русской архитектуры, в классической теории знаковости. Необходимо было выявить недостатки классической модели в ее приложении к «тексту» архитектуры, а также наметить пути их преодоления.

Прежде всего, обращается внимание на существующую в семиотической науке о пространстве проблему двоякого подхода к его описанию: с одной стороны - парадигма «геометрическая», с другой - «топологическая», или пространственная. Раскрывается га сущность и взаимообусловленность.

До недавнего времени господствовала первая, «геометрическая», или «языковая» парадигма. В качестве примера в диссертации приводится ряд исследований, где в частности говорится о постоянстве и устойчивости коммуникативной ситуации, общности семиотического поля, но почему-то делается вывод о стилистическом, выразительном единстве русских архитектурных систем на протяжении многих и многих веков - необходимо лишь правильно 1гх (средства выражения) выделять, классифицировать и применять в современной практике. Предлагается также методологическая последовательность манипуляций и преобразований, позволяющих зодчему

9

получать знаки и семиотические системы, формировать семантические поля вписывать проектируемый объект в коммуникационную ситуаци «правильно» следуя традициям.

В то же время сами авторы признают некоторую неосвоенность языково семиотического метода, с чем связана, по их мнению, проблема т называемого «нулевого знака». Являются ли расстояния между знака! разновидностью знака или они лишь средство, образующее языковую единиц Представляется, что эта проблема и не может быть разрешена при помог языкового подхода. Дискретно-логические конструкции при всей универсальности «выходят из строя» в трехмерном пространстве. Соглас; Платону, «пространство само воспринимается вне ощущения, посредств< некоего незаконного умозаключения», и поверить в него почти невозмож! Одно лишь геометрическое описание здесь бессильно.

Тем не менее, при всей ограниченности геометрической модели, построения заполнят собой недостающие звенья модели искомой, отвечающ на вопрос о содержании и закономерностях текста русской архитектуры. Хо мы и видим иногда, что «логика одной парадигмы недоступна для друг модели мышления», продуктивно только их совместное осмысление.

В третьем параграфе первой главы речь идет о топологической парадигл По утверждению У. Эко, тот факт, что архитектура может быть описана основе геометрического кода, не означает, что она может быть сведена геометрическому коду. Выделяют две интенциональные логические системы геометрическую (ЛОГОС) и топологическую (ТОПОС). Первая тяготеет естественному языку, вторая к внеязыковой реальности данного нам ощущениях мира.

Предпочитаем ли мы при анализе архитектурного текста долг складывание элементов-атомов мгновенному схватыванию общей картины? Ч здесь «срабатывает» - скрытая внутренняя работа первичных пластическ форм, которая реализуется в легко читаемом иконическом знаке и симультанное пространственное переживание? Иконический образ, к кажется, вторичен, описателен. Он возникает как ответ на нечто поразивш нас, в результате попытки найти какие-то соответствия чудесной сущности знакомыми вещами, т.е. описать интуитивно-топологическое дискрета логическим.

По мнению Ю.М. Лотмана, необходимым пространственный яз! оказывается в силу того, что обладает иными возможностями, чем яз! словесный и подобные ему знаковые системы. Механизму последовательно перебора дискретных условных знаков он противопоставляет целости схватывание единой картины, наглядно демонстрирующей сразу множест соотношений между частями и способной служить их иконической модель Можно говорить о доминировании той или иной парадигмы, того или друго вида описшшя пространства. В первом случае пространство определяе! посредством предмета или через другое качество; актуальны свойст пространства, сохраняющиеся неизменными при любых преобразован!» выявляющих его структуру. Объекты и части пространства соотносятся по

ю

символическому соответствию, они могут быть не сопоставимы по своим геометрическим характеристикам. Во втором случае доминирует геометрический код описания пространства (трехмерная гомогенная пространственная сетка координат). Структура пространства имеет иконические характеристики - определенные виды геометрических форм, визуально отражающие его логическую упорядоченность.

Неправильно сводить анализ архитектурного текста к какой-либо одной парадигме, или же описывать их изолированно. Необходимо объяснить природу гетерогенности и взаимовлияние двух разнонаправленных процессов в архитектуре - семиозиса по языковому и неязыковому типу. Различие двух полярных парадигм отчетливо видны при рассмотрении инструментов, которыми они оперируют. В топологической семиотической модели мета-язык как инструмент исследования заменен мета-текстом, который сам является знаком; конечной же целью является знание не об элементарном знаке, а о тексте.

Четвертый параграф раскрывает содержание и смысл предлагаемого метода анализа текста русской архитектуры с помощью внешнего описывающего мета-текста.

Показано, что русская архитектура может быть представлена как единый полиморфичный текст, являющийся внешним по отношению к исследователю. Понятие замкнутого текста является ключевым в том плане, что для его правильного истолкования и адекватного перевода необходам такой ключ, который не содержится внутри этого текста. Описываемый текст и описывающий инструмент (мета-текст), таким образом, должны быть принципиально разноустроенными. Разработана схема (состоящая из трех ступеней) «перевода» неизвестного пространственного текста на язык логических систем с использованием описывающего мета-текста.

Разработан мета-текст - инструмент исследования. Описывающий мета-текст представляет собой группу таблиц, парные категории которых в основе отражают бинарную типологию культур, развитую в работах Ю.М. Лотмана -противоборство «исторических» и «мифологических» культур. Двуполгосность можно считать универсальной базой всех мыслящих и развивающихся систем (пример - устройство головного мозга). Именно диалог мыслящих самостоятельно элементов системы - периферии и центра, оппозиции и лояльных структур, хаоса и порядка, симметричного и асимметричного, непрерывного и дискретного, - способен порождать новый текст, новую интенцию.

В пятом параграфе первой главы представлена попытка синтезировать общие категории описывающего мета-текста русской архитектуры согласно намеченной программы. Суть бинарно устроенного описывающего текста можно представить в виде таблицы, разделешюй на две части: слева помещены категории «исторической», а справа «мифологической» парадигм:

«Историческая» культура

«Мифологическая» культура

Обозначение Смысл

Класс Имя

Последовательность, дискретность Изоморфизм, цикличность

Скачкообразная эволюция радикальных замен Расширение структуры, втягивание ассоциативных полей

Случай, описание Умножение числа текстов Закон, ожидание, повторное воспроизведите текстов

Классификация Предсказание

Условный знак Изобразительный («вообразительный») знак

Поэзия Миф

На основе положений первой главы делается ряд выводов. Во-первь русскую архитектуру следует представлять как единый полиморфичный кросс-лингвистичный текст во всей его целостности и неоднородности. В вторых, как всякий другой текст, русская архитектура может быть описана п] помощи структурного метода, который подразумевает «отстраненны: семиотический анализ и синтез структурных особенностей. В-третьих, д парадигмы семиотического описания - лингвистическая и топологическая -равной мере должны учитываться и использоваться, так как они не являются ] самодостаточными, ни взаимоисключающими, более того, ни одна из них отдельности не может быть адекватной для решения поставленных задач.

Глава вторая «АНАЛИЗ СТРУКТУРЫ ТЕКСТА РУССКС АРХИТЕКТУРЫ» состоит из четырех параграфов и заключительной части, которых исследуются следующие вопросы: 1) категории мышлеш гносеология, картина мира; 2) категории языка; .3) категории пространств времени; 4) метрология.

В первом параграфе второй главы представлены категории описывающе мета-текста, имеющие отношение к мышлению, гносеологии, картине мир Среди прочих парных категорий группы стоит выделить наиболее важные:

- «правополушарное» мышление / «левополушарное» мышление;

- открытие / припоминание;

- абстрактная логика / отсутствие логики и метафоричности;

- соотнесение частного с общим / отождествление;

- презумпция различия / презумпция подобия;

- мышление - акт свободной воли / сакрализация, предопределенность;

- познание как структурирование текстов / познание как чтение книги.

Все создаваемое человеком носит отпечаток двуполюсности, поскольку основе любой деятельности лежит ментальный процесс, осуществляемый двуг полушариями головного мозга. Так, с одной стороны мы выстраиваем предмет

по их вхождению в определенные иерархические цепочки, с другой — в соответствии с их классификацией по признакам. С одной стороны гносеологическая деятельность сводится к узнаванию, расшифровке и отождествлению скрытых (нереализовавшихся) подлинных имен вещей, с другой - к структурированию, феноменологической классификации реального мира.

При «мифологической» схеме человек стремится упростить посыл сложного пространственного образования до однонаправленного потока; процесс контролируется через отождествление целого и части как целого другого порядка; воспринимающий оказывается запрограммирован на поиск тождественных элементов (презумпция подобия), он думает о разных предметах как о разных проявлениях, или воплощениях, одного и того же предмета. Вовлеченность и недифференцированное отношение к миру подразумевает живое и постоянное формотворчество, подверженное различным внешним факторам — из геометрии плана постройки вырастает геометрия разреза и фасада (вертикальное из горизонтального как мужское из женского).

При «исторической» схеме отражения мира наблюдается обратное. Если мышление, устроенное по принципу иерархического отождествления, трактует каждую вещь как вполне конкретную реальность, в которой «живет» некий образец, то «понятийное» мышление допускает существование бесплотных субстанций, классов вещей, абстрактных понятий. Восприятие конкретной вещи уже вовсе не обязательно удостоверяет нас в ее земной реальности - т.е. вопрос о бытии подвергается сомнению. Бытие все время как бы «ускользает» из под нашего осознания. Отсюда стремление «подчинить» реальность наложением неких ограничивающих рамок - ордерных систем, являющихся видимыми воплощениями неспособности справиться с разобщенностью мира, с убивающим реальность временем.

Две сформулированные выше ментальные модели четко реализуются в моделях пространственных и зримых. С одной стороны (мифологической) наблюдаем пренебрежение к интерьеру и возвеличивание воспринимаемого извне объема в традиционных русских постройках, с другой (исторической) сведение зримой формы к элементу городского пейзажа и оторванность помпезного интерьера от жизни вокруг. С одной стороны - в плане выражения оказываются структуры хаотические, но сознание интерпретирует их как «выговорившиеся» на реальности божественные откровения (структура Москвы), с другой - в плане выражения оказываются ордерные структуры, а, тем не менее, сознание трактует их как сцену для разыгрывания Хаоса (классический Петербург).

Во втором параграфе бинарные лингвистические категории, как наглядное воплощение идеи структурности, представлены для того, чтобы прояснить механизмы стггакагческой насыщенности текста русской архитектуры. Среди категорий наиболее значимыми являются:

- нарицание / номинация;

- концепт - абстрактная идея / знак соответствует множеству концептов;

- отождествление слова и концепта / отождествление слова и денотата;

13

- использование метаязыка / использование метатекста;

- семиозис сводится к отысканию смысла / семиозис сводится к процессу номинации;

- метафорические конструкции / мифологический текст;

- возможность существования «нулевого» знака / гомогенность семиотического поля;

- полилингвизм / монолингвизм.

Бинарные лингвистические категории, как наглядное воплощение идеи структурности, могут быть представлены для того, чтобы прояснить механизмы синтаксической насыщенности текста русской архитектуры.

Знак, для восприятия и правильной интерпретации которого не требуется конвенционального кода, выступает как имя собственное естественного языка, имеет, как правило, один денотат (значение) и при этом может соотноситься с множеством концептов. Наоборот, знак, для интерпретации которого мы употребляем особый «шифр», выступает как имя нарицательное, может соответствовать большому количеству денотатов, а его концептом является абстрактная идея.

Для исторического сознания сказанное слово, или показанная форма, не является правдивым изначально - правда лишь то, что конвенциональное кодирование скрывает в сказанном. Для мифологического сознания произнесенное слово тут же материализуется в своем денотате, поэтому запреты, табу, на определенные высказывания (в архитектуре - на те или иные пространственные конструкции) действуют безукоснительно. С «исторической» точки зрения, нарушить табу не представляет большой опасности, поскольку изображение не ведет за собой реальное появление его значения в данном месте. Для строителей Кремля, в отличие от строителей нового подземного комплекса на Манежной площади, подобное пренебрежение было бы немыслимо - негативный образ при любом его реальном воплощении оставался бы негативным. Материализовавшись, негативная субстанция обрела бы возможность вмешиваться в жизни людей.

На примерах показано, что в «мифологической» традиции отсутствие I данном месте знака еще не означает, что оно абсолютно пусто. Место, пс выражению Хайдеггера, приуготовлено для проявления в нс\ «подразумевающегося» знака.

В третьем параграфе внимание автора было сосредоточенно ш привлечении для анализа текста русской архитектуры категорий пространства \ времени, среди которых наиболее важными представляются:

- линейное (историческое) время / замкнуто-циклическое время

- пространство непрерывно / пространство иерархично;

- ориентационная равнозначность / ориентационная неадекватность;

- вещь - непространственная идея / пространство «находит» себя в вещи;

- пространство существует до вещей / невозможность существовать' виртуальной пространственности;

- прямая перспектива / обратная перспектива.

Две пространственные парадигмы - субстанционная и реляционная (соответственно «историческая» и «мифологическая») - трактуют пространство соответственно первая - как независимую от нашего восприятия гомогенную субстанцию, вторая - как субъективно обусловленное поле, где реализуются свойства вещей. Характерно пространство древнерусского города: устойчивость его семиотических свойств можно объяснить особым восприятием пространства, которое выработано веками у обитателей России.

Главное свойство пространства мифологической парадигмы - его иерархичность; оно предстает как совокупность обособленных объектов с собственными именами, 1осш'ов, которые через непосредственное изображение (опредмечивание) своих значений, а также местом вхождения в целое, раскрывают смысл пространства. Для одной мировоззренческой парадигмы характерно развертывание пространства от себя (антропоцентризм), а для другой - отслеживание своего участия в константном пространстве.

Образ горы - зримое воплощение мифологической концепции пространства-времени. В нем реализовывалась, кроме идеи вертикальной иерархизации, также идея горизонтальной пространственной неоднородности. Гора выступает как центр мира, мировое дерево, универсальная модель мира, начало координат (четверичная ориентациоттая система). Реализация в архитектурном пространстве противоположной пространственной парадигмы -мемориал Победы на Поклонной горе. Это пространство сценарное, с известным местом и временем вхождения, кульминации и выхода; восприятие его противоположно восприятию объекта-скульптуры.

Показаны две модели существования архитектурной формы в мифологической и исторической перспективах. С одной стороны мы имеем стремление в каждой новой архитектурной форме достичь более высокого уровня, поскольку высшим благом считается идея прогресса, качествешюго улучшения. Вместе с тем единожды созданная форма кроме своего естественного физического старения подвергается еще моральной дискриминации, в силу того, что в каждый новый момент времени требования к окружающему миру становятся все более высокими - мы говорим, что такая архитектура «плохо стареет». С другой, «мифологической» стороны, архитектурная форма - это реализовавшийся в действительности образец высшего идеала, который отнесен уже не в конец, а в начало диахрошптеского вектора. Мир тем временем подвергается все более жесткому воздействию энтропии, говоря проще «ухудшается». Поэтому форма хотя и стареет физически, но не девальвируется, а наоборот приобретает идейный вес, так как остается хранителем первопорядка в стареющем мире - одно уравновешивается другим. Таким образом, время останавливается в «мифологической» архитектурной форме. Форма, каждый раз отсылая к моменту создания мира, сама как бы рождается заново, отводя реальному времени роль внешней, семиотизированной системы координат, не имеющей никакого отношения к внутреннему пространству.

Четвертый параграф посвящен анализу текста русской архитектуры с использованием мета-категорий из области метрологии:

15

- абстрактные величины измерения / объективные величины измерения;

- количественная шкала / ценностная шкала;

- единство мер / специализация мер;

- классовая характеристика мер / типологическая характеристика мер;

- автоматизм / художественная интуиция, глазомер мастера.

Для исторического сознания характерен структурный анализ и классифицирующий подход к построению культурных моделей, а для сознания мифологического - метод отождествлений и иерархизация уровней. При такой иерархизации главным критерием отнесения объекта к тому или иному уровню было не наличие или отсутствие в нем каких-то структурных качеств, а место п роль его в процессе смысловыражения.

Хотя субординация построек в древнерусском городе выражалась в их соответствующих размерных отличиях, нередко можно столкнуться с с сложностью или просто неопределенностью мерных соотношений разных объектов. Каждый предмет должен был измеряться подобающей ему мерой Единой абстрагированной мерной шкалы не существовало. С другой сторонь: есть примеры, когда в строительной практике превалировало не иерархизирующее, а классифицирующее начало, когда автоматизм занимаг место творческого подхода к соподчинению элементов, а главным критериев отнесения объекта к тому или иному уровню было не место и роль его I процессе смысловыражения, а наличие или отсутствие в нем определенны> структурных качеств.

В заключение второй главы наиболее общие знаковые конструкции работающие на ту или иную парадигму, показаны в максимально сжатой форм( в плане архитектурного выражения русской архитектуры:

- дробный анализ пространства / мгновенный всеохват-постижение мира;

- взаимоуравнивание по горизонтали / иерархизация пространств;

- вертикальное уравнивание пространства / вертикальная иерархизация артикуляция сакрального центра пространства - стремление вверх ка] сопротивление силам гравитации;

- метафорические конструкции / конструкции отождествления;

- абстрактная геометрия (за любым крутом — идея круга) / реальна геометрия (любой круг - конкретный объект);

- полиморфизм как оправдание выбора / антропоморфизм (переродившаяс. строительная жертва), одухотворенность форм экстерьера;

- сокрытие работы тектонических сил («парение»), попытка построит собственный порядок / тектонически ясное решение как «мировое дерево): мировой порядок, космос;

- дематериализация интерьера / материальность интерьера;

- тектоническая независимость плана и фасада / возможность реконструкци плана (смысл) по фасаду (значение);

- обслуживающая функция декора-метафоры / семантическая насыщенност независимого тектонически декора;

- самоценность ордера, канона / жертва канона в пользу живописности;

- диктат по отношению к форме / диалог с формой, живое «выращивание»;

16

- обращение к ранним слоям культуры для обретения утраченных смыслов / переход на другой язык для отрыва от диктатуры родной языковой матрицы и обретения утраченных девальвированных смыслов.

Глава третья «СИНТЕЗ СТРУКТУРНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ» состоит из четырех параграфов: 1) мифологизация и де-мифологизация. 2) план содержания русской архитектуры. 3) семиосфера русской архитектуры. 4) текст русской архитектуры в нелинейной теории культур.

В завершающей главе делается попытка на основе анализа текста русской архитектуры составить ее своего рода «структурный словарь», что позволит ответить на ряд поставленных в начале работы вопросов.

Выдвигается идея о колебательном характере движения процессов в русской архитектуре. В любом колебательном движении есть только ритм и большая или меньшая напряженность (частота). В русской архитектуре точно так же московское барокко ничем не лучше нео-классики, следование традициям ничем не лучше иностранных заимствований, а декадентствующая эклектика и «ностальгирующее» стилевое подражание - такие же неотъемлемые части архитектуры, как и революционный модернизм. Это не означает, что в архитектуре нет системы, движения иди развития; в ней нет лишь движения от примитива к более совершенному, и именно энергия ее колебательного движения питает огромное множество разнонаправленных процессов.

В первом параграфе третьей главы рассматриваются вопросы транскатегориального перехода, или вытеснения одной парадигмы другой. Говоря о «высказывашщ» текста русской архитектуры на специально составленном описывающем мета-тексте, мы сознательно рассматривали крайние случаи, отвечающие «полюсам» нашей модели. Однако на деле текст архитектуры полиморфичен. То, что было выражением одной идеи, через определенный отрезок времени (гаи для определенного наблюдателя) может стать синонимом другой.

Можно говорить о «мифологизации» и «де-мифологизации» как структурных особенностях текста. Когда охваченное одной из крайностей сознание заводит человека в тупик, включаются компенсаторные механизмы бессознательного и дают обратный импульс. Именно этот процесс можно, к примеру, наблюдать в случае Петербурга ХУ1Н-Х1Х вв.: не находящая выхода своим первобытным силам и закованная в камень вода на месте внешне регулярной структуры, неизбежно начинает генерировать мета-уровень городской мифологии (через введение хаотического начала); происходит мифологизация городского текста.

Как явный пример структурирующего начала уже приводился пример нового торгово-рекреационного комплекса на Манежной площади в Москве. В данном параграфе описывается феномен мифологизации поэтического (метафоризированного) текста этого комплекса. В московском примере также наблюдается кризис метафоричности, кризис метаязыка, как это происходило в Петербурге, где на месте внешне регулярной структуры (метафора Порядка) созна!ше конструировало мифологические конструкции через введете хаотического начала.

Кризис того или иного типа сознания, таким образом, вызывает в архитектуре отторжение тех или иных лингвистических конструкций - либо конструкций структурирования, либо отождествления. Однако, число революций на уровне прагматики языка как внутри отдельной формы, городского ансамбля или архитектурного канона, безусловно, может быть неограниченным. Именно это мы наблюдаем в ситуации с интерпретацией на Руси византийского крестово-купольного храма как неделимой архитектурной единицы. Когда кризис мифологического проявлялся на новом витке истории, обращение к субстанционной парадигме пространства-времени выражалось в новых поисках исторических перспектив. Формальное цитирование призывалось для разрешения мировоззренческих противоречий. Модель средневекового крестово-купольного храма вновь становилась синонимом исторической преемственности и оправданности.

Таким образом, вокруг одного формального пространственного приема происходит изменение концепций мышления. Мифологизация сменяется демифологизацией, или пользуясь другим общепринятым термином «поэтизацией», суть которой заключается в отказе от мифологического отождествления и ценностной иерархизации, а также в активном привлечении метафоры.

Во втором параграфе третьей главы приводится опыт составления бинарно устроенного плана содержания русской архитектуры.

План содержания - цель коммуникативного процесса, квинтэссенция смысловыражения. Для замкнутой семиотической системы план содержания представляет собой совокупность всех возможных смыслов, передаваемых при помощи знаков этой системы. Наиболее значимые пары:

- энтропическое воздействие на мир / эктропическое воздействие на мир;

- поиски вечной жизни / богоизбранность, снизошедшая благодать;

- теория «усовершенствований» / воспроизведение космологического мифа сотворения мира;

- научение через условный знак / раскрытие и передача при помощи знаков-имен сущности божественного закона;

- фиксация исключительного / стремление сохранить сведения о порядке;

- обращение к прецеденту / футурологический эксперимент;

- восхваление личной свободы / побуждение к героическому подвигу и жертвенности.

В исторической парадигме создаваемый архитектурный текст ощущается лишь как промежуточный, несовершенный этап на пути движения к идеальному мироустройству, как констатация такого движения; при этом большое значение имеет элемент случайности, свойственный «слепому» поиску, а реализованный в тексте смысл дробится и разрастается, вытесняя смысл искомый. В мифологической парадигме архитектурный текст ощущается как реплика, как «выговаривание», другой, неизмеримо большей по смыслонасыщенности реальности, и как констатация «упущенной возможности» воплотить эту сверхреальность наиболее близко к оригиналу в реальности земной.

В семиотике нет понятий «хороший» или «плохой». При семиотическом отстранешюм взгляде со всех процессов как бы снимается их эмоциональная окраска, остается лишь, выражаясь математическим языком, их модуль, абсолютная величина. Следовательно, и господство круга в форме поселения, и насаждение абстрактной прямоугольной сетки суть одна смыслообразугощая формула, которую можно читать «в разных направлениях».

Архитектура «мифологическая» могла служить основанием того или иного выбора, оправдывавшегося объективными результатами эксперимента. Она тесно связывалась со всем комплексом магических ритуалов и была физической возможностью их реализации. В качестве примера приводится памятник советского конструктивизма - жилой комплекс на ул. Ленина в Свердловске (Городок чекистов), построенный в конце 20-х - начале 30-х годов. Городок чекистов как арена футурологического эксперимента работает подобно магическим ритуальным комплексам древности. Налицо четкая пространственная структура, предсказуемость процессуального цикла, обусловленность всех процессов революционным годовым календарем. Прогнозирование осуществляется по схеме вопрос - ответ (действие - реакция), причем в роли предсказывающих символов выступают вполне реальные атрибуты коммунистического быта. Городок чекистов можно назвать урбанизированным урочищем, где сконцентрированы созданные человеком ритуальные объекты.

Третий параграф раскрывает понятие «семиосферы» русской архитектуры. Одним из первых вопросов, поставленных в данной работе, был вопрос о том, что понимать под самобытностью в нашей национальной архитектуре. Необходимо изменить условие самого вопроса, который должен звучать так: не что, а кто делает русскую архитектуру именно русской? Это уточнение можно считать также и частью искомого ответа: без получателя сообщения (как и без его отправителя) нет знаковой системы. Коммуникативный акт, а не знаковая конструкция, является базовой ячейкой процесса семиозиса. За первоэлемент нужно принять не «кирпичик», а всю систему. Только существование семиосферы делает определенный знаковый акт реальностью; она есть антиэнтропийный механизм человечества - «самовозрастающий логос».

Семиосфера характеризуется рядом признаков: 1. Ограниченность. Существование определенной семиотической однородности и индивидуальности. 2.Семиотическая ' неравномерность семиосферы, неоднородность распространения, смысловой нагрузки. Таким образом, если представить русскую архитектуру как отдельную семиосферу, то главное, что будет ее характеризовать, это феномен границ и пересечения границ, а также вторжение «чужеродных» структур в структуры устоявшиеся. Такое вторжение происходит, например, когда истортеские конструкции проникают в мифологические и наоборот.

В семиосфере может наблюдаться вертикальный изоморфизм, порождающий количественное возрастание сообщений, их тиражирование вниз. Однако новые сообщения, новые тексты образуются по принципиально другой схеме: не простой акт передачи, а обоюдный обмен, когда между его

19

участниками существует не только подобие, но и определенное различие. Следовательно, участники контакта должны быть порознь изоморфичны третьему элементу более высокого уровня, в систему которого они входят.

Диалог — основное условие и единственная возможность развития семиосферы. Условиями его в отношении русского зодчества является следующее: 1) диалог возможен только когда время передачи информации сменяется временем ее приема; 2) транслируемый структурой текст должен, упреждая ответ, содержать в себе элементы перехода на чужой язык; 3) существует поведение семиосферы, внешне она упорядочена, хотя изнутри кажется хаотической; 4) диалог структур возможен лишь при их разнонаправленной одноустроенности - при тождестве структур диалог бесполезен, при их абсолютном различии невозможен.

На основании этого можно сделать еще один важный вывод. Так как описать семиосферу русской архитектуры можно лишь раскрыв диалог ее разнонаправленных компонентов, то и любую из ее частей можно описать точно так же - через раскрытие ее внутренней противоречивой природы. Углубление может происходить и далее, в виде «диалогового погружения». Так, раскрыв диалог двух «больших стилей» архитектуры - эклектики и модернизма, - можно в каждом из них увидеть свои «говорящие» друг с другом подуровни, вплоть до конкретных архитектурных произведений, их частей и т.д.

Следовательно, справедливой можно признать гипотезу, высказанную в конце первой главы, о взаимозаменяемости уровней: по одной части архитектурного текста - семиосферы - можно восстановить весь текст, причём его смысловой посыл при этом не нарушится. Этот вывод важен для исторической «реабилитации» тех периодов в русской архитектуре, от которых не осталось или почти не осталось материальных свидетельств, в силу чего для этих периодов часто вообще не предполагают чего-то значительного.

В последнем параграфе третьей главы диалогический характер развития семиосферы русской архитектуры был наложен на активно развивающуюся в последнее время нелинейную теорию культур, в которой подвергается сомнению идея прогресса как его обычно принято понимать. Идея качественного улучшения мира все чаще дает «сбои», поэтому, изучая ту или иную область человеческой деятельности, мы обращаем внимание на «недостающие звенья» (различные хронологические «уже не», однако, и «еще не»), на которые обращают внимание многие исследователи русской архитектуры. На самом деле, все это - результат действия нашего заторможенного историзмом сознания. Отсюда вывод о том, что прогресс в архитектуре невозможен без осмысления бинарной природы сознания - с одной стороны архитектура как закрепление смысла и спасение в ухудшающемся мире (движение к идеальному началу), с другой - архитектура как поиск смысла и улучшение примитивного мира (движение к идеальному будущему). В этом и состоит нелинейность архитектуры.

Развитие семиосферы русской архитектуры - процесс колебательный, а не векторный. Семиотическое осмысление волновой теории, а также теории

симметричности в отношении архитектуры как смыслогенерирующей сферы, можно назвать самым перспективным направлением ее изучения.

В заключении внимание акцентировано на основных положениях и обобщениях, на подведении главных итогов и выводов исследования, проведенного автором.

1. Прежде всего, уточнены условия и методы семиотического анализа «текста» русской архитектуры. Показано, что русскую архитектуру можно рассматривать как единое знаковое поле, как единый «текст», являющийся внешним по отношению к исследователю. Понятие замкнутого текста явилось ключевым в том плане, что для его правильного истолкования и адекватного перевода необходим такой инструмент (ключ), который не содержится внутри текста. Доказано, что описываемый текст и описывающий инструмент могут быть только принципиально разноустроенными - соответственно пространственный текст и лопяеский инструмент.

Разработан инструмент исследования - мета-текст, представляющий собой группу таблиц, парные категории которых отражают бинарную типологию культур, развиваемую в исследованиях Ю.М. Лотмана. В основе этой типологии - противоборство и «диалог» «исторических» и «мифологических» культур, а также тема двуполюснасти вообще. Найдена схема (состоящая из трех ступеней) для «перевода» пространственного текста на язык логических систем. Синтезирована таблица общих категорий бинарно устроенного мета-текста.

2. На основе разработанной семиотической модели проведен «сквозной» анализ текста русской архитектуры, которому была предоставлена возможность «высказаться» на предъявленном ему мета-тексте, обнаружить в как можно большем числе своих фрагментов проявления архетипических начал -«исторического» и «мифологического». В ходе анализа было установлено, что для любой пространственной модели можно найти модель противоположную по несомому ей смыслу. В разделах главы рассматривались специфические категории, связанные с тем или иным разделом культуры: категории мышления, познания мира, лингвистические категории, категории пространства-времени, метрология. Разработана математическая модель существования архитектурной формы в исторической и мифологической перспективах. Раскрыты понятия «мифологизации» и «де-мифологизации» архитектурного текста.

В качестве итога предпринятого анализа в максимально сжатой форме представлен план выражения русской архитектуры. В таблице видно, как черты архетшпгческого проявляются в пространственных моделях, в наиболее общих знаковых конструкциях, «работающих» на ту или иную парадигму.

3. Если под русским в русской архитектуре понимать набор закрепившихся формальных конструкций, стабилизировавшихся материализованных средств выражения, то ничего подобного обнаружено не было. Нет, и не может быть универсального «словаря форм». Если бы был какой-то смысл в создании словарей, они были бы давно созданы и неизбежно девальвировали бы ценность каждого человека как думающей личности, а каждого поколения как думающего «коллективного человека». Таким образом,

21

делается вывод, что стремление возродить формальный язык архитектуры так же утопично, как и стремление вернуться к старому историческому укладу.

Можно заключить, что описывающий мета-текст - своего рода «лакмусовая бумажка» - реагировал только на коммуникативные процессы, на движение информации, а отнюдь не на статичную позу той или иной части системы. Именно коммуникативный процесс - неуловимый визуально (в отличие от пространственного знака) конструкт - может нести информацию о русском в русской архитектуре.

4. В работе удалось сшггезировать семиотические особенности русской архитектуры. Выделен бинарно устроенный план содержания, универсализирующий коммуникативные ситуации, из которого следует, что русского в архитектуре современной не больше и не меньше, чем в любую другую эпоху. Все, что создается в России так или иначе, должно быть признано традиционным, ведь традиция - это не то, что нам нравится в прошлом, а те объективные закономерности, которые мы выявляем.

Таким образом, одним из итогов исследования явилось сведение разнообразных явлений русской архитектуры к интернациональной по духу семиотической модели («историческое - мифологическое»). Глубинные же национальные особенности обнаружены в том, как «работает» такая универсальная модель на «русской почве», в том, как одна ментальная парадигма сменяет другую. В любом историческом срезе наблюдается ярко выраженную полюсность,

ультимативность, проявление самых крайних свойств. Чаете можно констатировать категоричный отказ от прошлого, внешнюю несвязанность явлений; искомая стабилизация не наступает из-за постоянно? резкой «смены курса». Характер подобных «поворотов», как нам кажется больше характеризует русскую архитектуры, чем та или иная пространственна; модель. Не терпящее компромиссов стремление к истине — ее важнейшая черта.

5.. Сформулировано и описано понятие «семиосферы русско! архитектуры», как вневременного, нелинейно развивающегося организма Показано, что прогресс русской архитектуры не есть вещь, напрямую связанна! с эволюцией этносов или социальной историей. Как явление полиморфичное русская архитектура в семиотическом смысле не имеет временного вектора, I под ее прогрессом должна пониматься не территориальная, хронологическа; или качественная экспансия, а усиление ее интеграционного I смыслообразующего потенциала, а также способность быть смысловым медиатором между людьми, социумами, народами и эпохами. Эт< означает, что позитивные изменения архитектуры в будущем, невозможны бе понятия и принятия прошлого - причем не только «положительного», но и того что нам по тем или иным причинам не нравится.

Итак, прогресс русской архитектуры - не саморазвивающийся вектор, эт< неподдающееся геометрическому воплощению диалоговое взаимодействи разнонаправленных элементов семиосферы. Только свободно обмениваяс формой и содержанием, элементы системы могут сохранить ее стабильность создать условие прогрессивного развития.

22

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ:

1. Sergueev, Andrey A., The Semiotic principles of Russian architecture, in: Architecture, Semiotics and social sciences. Topogenetics. Materials of Symposium of International Association for the Semiotics of Space, UIA Barcelona'96, Ed. de la Universität Politecnia de Catalunia, SL., 1997.

Сборник полных текстов докладов на Симпозиуме Международной Ассоциации Семиотики Пространства, в рамках Конгресса МСА в Барселоне. Издание Политехнического Университета Каталонии, 1997.

2. Sergueev, Andrey A., The Semiotic invariance of environmental codes in works of Russian Constructivists, Materials of б" Congress of the International Association for Semiotic Studies, Guadalajara, Mexico, 1997.

Сборник тезисов докладов на 6-м Конгрессе Международной Ассоциации Семиотических Исследований в Гвадалахаре, Мексика, 1997.

3. Сергеев, Андрей Генезис национального в русской архитектуре / Центральные и региональные архитектурные школы. Сборник тезисов докладов международной конференции в Саратовском государственном техническом университете. Саратов, 1998.

4. Сергеев, Андрей Семиотические основы русской архитектуры. Журнал УралГАХА: "Архитектон", Екатеринбург, 1998 (1-П).

5. Sergueev, Andrey A., On pragmatics of urban environment. Chaos as a condition of order, in: Space and Text. Materials of Symposium of International Association for the Semiotics of Space, University ofUrbino, 1998.

Сборник тезисов докладов на Симпозиуме Международной Ассоциации Семиотики Пространства в Университете г. Урбино, Италия, 1998.

6. Sergueev, Andrey A., The functioning of spatial signs in the constructivists works of the 20s: Protest or tradition? in: Sign Processes in Complex Systems. Materials of 7th International Congress of the International Association for Semiotic Studies (IASS/AIS). TU Dresden. 1999.

Сборник тезисов докладов на Симпозиуме Международной Ассоциации Семиотических Исследований в техническом университете г. Дрездена, Германия, 1999.

1. Sergueev, Andrey A., Semiosphere of Russian architecture: bilingual synthesis, in: Sign Processes in Complex Systems. Materials of 7й International Congress of the International Association for Semiotic Studies (IASS/AIS). TU Dresden. ' 1999.

Сборник тезисов докладов на Симпозиуме Международной Ассоциации Семиотических Исследований в техническом университете п Дрездена, Германия, 1999.

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1 ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПРОБЛЕМЫ

СЕМИОТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЫ

1.1 Визуальный знак как средство коммуникации.

1.2 Русская архитектура в классической модели знаковости.

1.3 Топологическая семиотическая модель.

1.4 Описывающий мета-текст топологической модели.

1.5 Синтез бинарных категорий мета-текста. Общие категории.

Глава 2 АНАЛИЗ СТРУКТУРЫ ТЕКСТА РУССКОЙ

АРХИТЕКТУРЫ.

2.1 Мышление. Гносеология. Картина мира.

2.2 Категории языка.

2.3 Пространственно-временной континуум.

ГЛАВА 3 СИНТЕЗ СТРУКТУРНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ.

3.1 Феномены мифологизации и де-мифологизации (поэтизации)

3.2 План содержания русской архитектуры.

3.3 Семиосфера русской архитектуры.

3.4 Текст русской архитектуры в нелинейной теории культур.

Нужна ли нам самобытность в архитектуре? Здравомыслие подсказывает лишь один ответ; мы жаждем целостности настолько, насколько хотим ощущать себя также частью какой-либо другой целостности. Вопрос же о том, что есть архитектурная самобытность, не предполагает единства мнений. Легко запоминающийся визуальный текст, психофизиологически равнозначные ощущения или структурная схожесть делают русскую архитектуру именно русской? Какие знания о ней наиболее ценны с точки зрения нашей уверенности в будущем? Представляется - лишь те, что несут отпечаток духовной работы наших предков, работы, которая одна не боится времени и всякого непродолжения во времени.

Мир вокруг нас неотделим от нашего мышления, которое есть поле извечного противостояния Порядка и Хаоса. Все, что дано нам в ощущениях, все материальное и качественное богатство Вселенной - видимое и невидимое, достижимое и недостижимое, вода, глина, песок, звезды, небесный свод, силы гравитации и отталкивания, тепло, свет, волновые колебания, проницаемость и непроницаемость сред, отделимость и неотделимость вещей - употребляется нами на единственно имеющее Смысл, на строительство храма Порядка и Добра. Это не тянущаяся к небу, и на самом деле устремленная в темную бездну, вавилонская башня. Это невидимый и всюду сущий град, пребывание в котором единственно и смысл и возможность бытия. Даже тогда, когда человек по той или иной причине забывает о своем предназначении, момент не-возврата не наступает - волны расходятся, и невидимый град Китеж является и присутствует в мире.

Архитектура одномоментно и духовна и материальна. Ломая сложившиеся формы и отношения пространств, мы отрицаем плоды духовной работы предшествующих поколений; вставая же на путь духовного возрождения, спешим вернуть в наш быт «говорящие» функциональные и стилистические структуры. Но очень часто при этом желаемое выдается за действительное, сущностная целостность подменяется стилистической похожестью, стремление вернуться к истокам опережает возможности организма перестроиться. Тем не менее, количество попыток неизбежно переходит в качество нового состояния, осознание чего и позволяет автору исследования надеяться, что и его попытка увидеть русское в русской архитектуре, осознать понятие ее прогресса, приблизит то время, когда она вновь станет генератором упорядочивающих мир идей.

Русскую архитектуру по праву можно назвать уникальным явлением мировой культуры. О неповторимости образов и удивительной семиотической цельности этого явления говорят давно, с тех пор как развеялись два мифа о русской архитектуре: миф о функциональной обусловленности и миф об иноземном влиянии. И то и другое, безусловно, имело и имеет место: русская архитектура, как и всякая другая не существовала изолированно ни от утилитарного мира, ни от соседних культур. Но есть в ней то, что позволяет всему остальному миру безошибочно называть русским; вспомним, к примеру, деревянную шатровую церковь русского Севера или наследие советских конструктивистов. Ни география, ни исторический период не имеют значения, когда мы говорим не о формальных признаках, а о сущностном выражении. В последнее время наука стала освобождаться еще от одного мифа - мифа культурологического. Действительно, суть явления невозможно понять, находясь внутри этого явления. «Отстраненное» структурное (или семиотическое) освоение различных областей человеческой деятельности дает обнадеживающие результаты. Были попытки семиотического прочтения и русской архитектуры. Однако чрезмерное увлечение «языковыми» моделями не позволило в полной мере осветить механизм генезиса и развития пространственности, поскольку языковой (геометрический) код способен описать лишь отраженный, спроецированный в наше геометризированное сознание, процесс. Для описания пространства необходим более широкий и универсальный семиотический анализ.

Почему необходимы полные и достоверные знания обо всех семиотических процессах русской архитектуры? Во-первых, по социологическим соображениям - в нашем обществе резко меняется социально-культурная ситуация, на передний план выходят традиционные общечеловеческие ценности, интересы и потребности личности. В этой связи активизируются поиски новых приоритетов русской архитектуры и прямое обращение к 1000-летней архитектурной традиции народов, населявших Россию. Однако горизонты русской, а точнее российской, архитектуры скрыты сейчас громоздкими макетами ложных теорий прошлого и песочными замками неоправданных ожиданий будущего. Не случайно, что любое стремление возродить былые социальные модели опирается на некий набор закрепившихся в сознании нации моделей архитектурных. Однако если перед обществом стоит задача выхода на качественно новый уровень жизнеустроения, то было бы изначально неверно опираться только на формальный язык архитектуры. Вопрос о подлинности и вторичности коммуникативных невербальных систем представляется важным потому, что нам знакомы периоды в русской архитектуре, когда в подобной социальной ситуации подлинная сущность народной формотворческой культуры оставалась скрытой или не до конца освоенной.

Во-вторых, встает вопрос о стилистике. Сейчас, когда в национальной архитектуре ощущается кризис не только темы или средств выражения, но и экзистенциональный кризис - «быть или не быть» -представляется, что в попытках вернуть архитектуре точку опоры, любая ссылка на мета-язык формы также не продуктивна. Какие же процессы управляют отбором критериев новизны и необходимой для самосохранения традиционности? Очевидно, что внешняя схожесть или «визуальный код» не имеют ничего общего с развитием традиций. Как известно, процесс формотворчества — есть ответ на вызов пространства человеку. Артикулирующая пространство форма переживается через пространственный код, поэтому формальные поиски неизбежно заводят в тупик.

Таким образом, только научное знание о форме и пространстве, в котором эта форма создается и которым определяется, о принципах его организации и коммуникативной роли, позволит правильно судить о русской архитектуре, а также позитивно на нее влиять.

Что мы понимаем под русской архитектурой? Материальная культура русско-славянского этноса разнообразна, дробна, динамична, несводима к общим коммуникативным кодам. Вероятно, именно ее изменчивость и стала залогом выживания (Иконников, 1990). Тем не менее, сосудом, вместившим все коллизии и хранящим на себе отпечатки духовной работы поколений, стало вмещающее пространство в его высоком смысле (Лихачев, 1984). Пространство - универсальная, неограниченно гибкая форма, по которой можно восстановить старый слепок и отлить новый. Феномен пространства должен стать одним из главных предметов нашего исследования.

Противопоставляя формальную традицию и традицию «пространстводелания», мы не отрицаем первого и не идеализируем второго. Формальное цитирование не должно расцениваться как негативный процесс, наоборот, все культурные процессы должны быть признаны «законными». Одной из целей данного исследования должно стать доказательство тезиса о том, что формальная языковая (геометрическая) и пространственная (топологическая) составляющие архитектурной традиции — это взаимонеобходимые и взаимообуславливающие элементы целого.

Вопрос о легитимности цитирования в архитектуре как продуктивного процесса приобретает дополнительную глубину и сложность в плоскости социальной. Архитектура как ничто, может быть, помогает преодолеть кризис бытийности вообще в силу своей синтетичности. Здесь мы говорим о диалогичности; когда забывался опыт, на помощь приходила красота, когда же стирались этические и эстетические рамки, практические навыки «напоминали» об утерянных смыслах. Так, каким бы утопическим не выглядел в современной России официально поощряемый русско-византийский стиль, механика знакомых пропорций больше говорит разуму и сердцу, чем столь же сомнительные цитаты из интернациональной архитектуры.

Однако это сугубо симптоматическое средство, которым часто злоупотребляют. За последние несколько лет мы увидели достаточно комических, утопических и просто неудачных попыток выйти на уровень общенациональной стилистики. В архитектурной теории были попытки распознать тот пласт архитектурного наследия, обращение к которому позволяет не замыкаться на формальном цитировании. Если данная работа станет количественной добавкой к этому знанию, то, как уже говорилось, можно будет увереннее прогнозировать качественный сдвиг в теории и практике. Наши предыдущие исследования были попытками определить направления такой работы (Сергеев, 1998; Бег^ееу, 1997, 1998).

Научный подход к изучению русской архитектуры появляется лишь в середине-конце XIX в. С тех пор было сделано немало открытий, позволивших построить интересные концепции и обобщения. Но в основной своей массе исследования носили феноменологический характер (Славина, 1983; Заварихин, 1989). Феноменологическая наука накопила огромный фактический и аналитический материал (при всей недостаточности материальных свидетельств о раннем периоде русской архитектуры), который классифицируется по различным схемам. Вместе с тем, все отчетливее ощущается недостаточность и односторонность чисто описательного опыта; гуманитарная наука не может в полной мере описать и раскрыть пространственный текст. Данная работа задумывалась как попытка наметить методологию семиотического анализа, охватывающего по возможности большее количество аспектов того полиморфичного и полифункционального явления, которое мы называем архитектурным текстом.

Итак, актуальность темы обусловлена недостаточностью знаний о русской архитектуре как о едином семиотическом организме, а также об архетипических культурных единицах русского этноса, находящих свое отражение в пространственном тексте архитектуры. Отдельные эвристические опыты философов, языковедов, филологов дают богатую пищу для размышлений, но не могут заменить всестороннего обобщенного семиотического исследования. Очевидна необходимость на новом уровне знаний расширить творческие концепции русской архитектуры.

Архитектура, как квинтэссенция пространственности, всегда была на передовом рубеже глобальных сдвигов истории, но архитектура и консервативна, как ни одна другая область человеческой деятельности: многочисленные войны, иностранные влияния, необычайная пространственная рассеянность поселений, изменив до неузнаваемости визуальный ряд русской архитектуры, не убавили, однако, ее «русскости». Всестороннее семиотическое исследование должно выявить процессы, управляющие отбором критериев новизны и необходимой для самосохранения традиционности.

Актуальность семиотического подхода заключается в том, что он характерен не столько для гуманитарных, сколько для естественных наук, где «установление связей между фактами на основании статистической вероятности и внутренней логики явлений считается единственным путем для построения эмпирического обобщения, которое столь же достоверно, как и наблюденный факт». Семиотика находится на стыке наук: ее универсальность позволяет говорить филологам, философам, литературоведам, физиологам, лингвистам, архитекторам на одном языке - языке структурного анализа. Поэтому прорыв в одной области науки дает новые идеи другим. Когда мы будем яснее представлять, каким образом коллективное бессознательное, хранящее генетическую память всего человеческого рода и врожденное каждому человеческому существу, существующее до и вне его, реализуется в пространственных архитектурных моделях, а также обратное: в какой степени пространственные архетипы способны аккумулировать образы бессознательного (символические представления и мотивы) и передавать их последующим поколениям людей, мы сможем дать наукам о человеке новый достоверный аналитический материал.

Главная цель исследования заключается в том, чтобы выявить такие особенности русской архитектуры, знание о которых позволит отбросить многочисленные формальные детали, усложняющие картину восприятия. В свете этой задачи необходимо знать об особенностях семантики, синтактики и прагматике пространственности. Необходимо также наметить механизмы научного прогнозирования процессов в русской архитектуре, что позволит обогатить багаж концептуальных знаний о ней. Автор сконцентрировал свое внимание на рассмотрении следующих конкретных задач :

1. опираясь на накопленный в мировой науке опыт, уточнить условия и методы семиотического анализа архитектурного «текста»;

2. разработать естественнонаучную методику классификации и обобщения наблюдаемых фактов, не допускающую противоречивости свидетельств источников и идентифицирующую многообразные явления русской архитектуры;

3.синтезировать семиотические особенности русской архитектуры, а также установить возможность существования словаря пространственных знаков;

4. установить взаимосвязь и взаимовлияние культурных архетипов индивидуального и коллективного бессознательного с семантикой, синтактикой и прагматикой «текста» русской архитектуры;

5. предложить концепцию прогресса русской архитектуры, а также наметить пути ее дальнейшего семиотического изучения и творческой интерпретации как на теоретическом, так и на практическом уровнях.

Начать семиотическое исследование творческих концепций русской архитектуры необходимо с рассмотрения классической модели знаковости вообще, проблемы визуального знака и архитектуры как коммуникационной системы в частности.

Объектом данного исс л е д о в а н и я является весь обширный и часто противоречивый «текст» русской архитектуры. При таком выборе встает методологическая проблема: как именно проводить семиотическое «озвучение» этого текста. Представляется, что в нем должно участвовать как можно большее число фрагментов глобального текста русской архитектуры - т.е, чем шире охват, тем выше точность. При такой постановке дела нет смысла увеличивать количество мелочей сверх необходимого, т.к. они создают кибернетические «шумы». Признавая за искусствоведами пристрастность в отношении культурологической классификации, можно, тем не менее, считать отбираемый ими фактический материал, типологические и концептуальные обобщения адекватными. На этом материале и базировался автор. Предмет исследования составляют семиотические закономерности «текста» русской архитектуры, которые могут быть выявлены с привлечением семиотического структурного анализа.

Границы исследования можно определить рамками методологии, хронологии и географии.

1 - выбранная методология заключается в семиотическом анализе всего обширного текста русской архитектуры. Для наиболее полного представления ее многообразных явлений автор исследует не сами памятники архитектуры, а их архитектур оведческое отражение. В качестве границ исследования можно принять собранный архитектуроведческой наукой обобщающий материал, в той мере, в какой он не замыкается на стилеобразовании, а описывает механизмы функционирования русской архитектуры как знаковой системы и раскрывает сущность происходящих в ней коммуникативных процессов.

2 - хронологических рамок исследование не имеет, поскольку искомая универсальная семиотическая модель пространства в русской архитектуре имеет выход как в прошлое (несправедливо игнорируемое в силу отсутствия материальных артефактов), так и в будущее, о котором мы можем судить лишь эвристически.

3 - географические границы исследуемой темы совпадают с границами расселения древнерусского, а в последующем российского этносов (Гумилев, 1997).

Методом исследования является семиотический структурный подход к изучению пространства в русской архитектуре, в котором автор опирается на разработанные современной наукой о семиотике пространства методы изучения отдельных архитектурных систем. Отход от лингвистических аналогий и применение в топологическом подходе метода бинарных оппозиций дали возможность соискателю представить первичные мировоззренческие архетипы, реализующиеся в формотворческом наследии русского этноса, как уникальное явление в общемировой картине представлений о мире и человеке.

Научная новизна заключается в том, что эта работа является первым опытом применения теорий и методик, разработанных в последнее время семиотикой (в том числе семиотикой пространства), для естественнонаучного анализа русской архитектуры. Естественнонаучное, в отличие от гуманитарного, исследование объектов духовной и материальной культуры позволило автору освободиться от оценочности и вплотную подойти к эмпирическим обобщениям, дающим несомненно более реальную картину.

Практическое значение диссертации заключается в возможности использования результатов и новых методов исследования в дальнейшем естественнонаучном изучении как самой русской архитектуры, так и других творческих процессов вообще.

Апробация работы. Автор принимал участие в работе Симпозиума Международной Ассоциации Семиотики Пространства в Барселоне, Испания (в рамках XIX Конгресса МСА) в июне-июле 1996 г. В докладе, были поставлены цели, отражены основные направления исследования и критерии отбора материала. Рецензии и замечания ведущих специалистов в области семиотики пространства, а также содержание их сообщений, позволили автору уточнить некоторые вопросы. В 1997 г. опубликованными тезисами доклада автор принимал участие в работе 6-го семиотического Конгресса в Гвадалахаре, Мексика. На завершающей стадии работы в июле 1998 г. автор представил доклады по некоторым темам диссертации на Симпозиумах AISE в г. Урбино, Италия в (1998) и в г. Дрездене, Германия (1999) .

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Прежде всего, необходимо остановиться на том, каким образом автор решал поставленные задачи, а также что удалось установить в ходе и завершении данного исследования.

Основной целью диссертации было суммировать и развить принципиально новые семиотические направления в концептуальной архитектурной науке, которые позволяют шире взглянуть на многообразные и часто противоречивые явления уникального феномена русской архитектуры. Что делает русскую архитектуру именно русской, и в чем ее безусловные особенности? Что есть прогресс русской архитектуры и как ему способствовать? Таковы главные вопросы исследования.

Принципиально важным было разделение подходов к изучению архитектуры на культурологический и семиотический, т.е. естественнонаучный. Последний открывает первоначальный смысл явлений, как бы расчищают картину от идеологических, стилистических, религиозных и других второстепенных наслоений. Искомая семиотическая модель русской архитектуры позволяет оставить за скобками многие, выражаясь языком кибернетики «шумы», представить русскую архитектуру живым организмом с его генетической памятью и способностью развиваться.

Первая глава была посвящена уточнению механизма построения такой семиотической модели. Во-первых, были рассмотрены две парадигмы семиотического описания - языковая (дискретно-логическая) и топологическая, которой отдается предпочтение. В первом случае доминирует геометрический код описания пространства (трехмерная гомогенная пространственная сетка координат). Во втором случае пространство определяется посредством предмета или через другое качество; актуальны свойства пространства, сохраняющиеся неизменными при любых преобразованиях, выявляющие его структуру. Инструментом описания становится не мета-язык, а мета-текст, конечной же целью является знание не об элементарном знаке, а о тексте. Поскольку архитектуре в первую очередь свойственна пространственность, утверждается, что ключ для описания текста архитектуры должен быть непространственен.

Во-вторых, доказывается, что русская архитектура может быть представлена как единый полиморфичный текст, являющийся внешним по отношению к исследователю. Понятие замкнутого текста является ключевым в том плане, что для его правильного истолкования и адекватного перевода необходим такой ключ, который не содержится внутри этого текста. Описываемый текст и описывающий инструмент (мета-текст), таким образом, должны быть принципиально разноустроенными. Разработана схема (состоящая из трех ступеней) «перевода» неизвестного пространственного текста на язык логических систем с использованием описывающего мета-текста.

В-третьих, разработан мета-текст - инструмент исследования. Описывающий мета-текст представляет собой группу таблиц, парные категории которых в основе отражают бинарную типологию культур, развитую в работах Ю.М. Лотмана - противоборство «исторического» и «мифологического». Двуполюсность можно считать основой всех мыслящих и развивающихся систем (пример - устройство головного мозга). Именно диалог мыслящих самостоятельно элементов системы - периферии и центра, оппозиции и лояльных структур, хаоса и порядка, симметричного и асимметричного, непрерывного и дискретного, - способен порождать новый текст, новую интенцию. В конце главы представлена таблица наиболее общих категорий бинарно устроенного мета-текста.

Во второй главе проведен анализ текста русской архитектуры, которому была предоставлена возможность «высказаться» на предъявленном ему мета-тексте Наиболее важным было обнаружение в как можно большем числе фрагментов текста русской архитектуры проявлений архетипических начал (историческое -мифологическое). В ходе анализа было установлено, что для любой пространственной модели в русской архитектуре можно найти и противопоставить модель антагонистическую, противоположную по несомому ей смыслу. В отдельных разделах главы рассматривались специфические категории, связанные с тем или иным разделом культуры:

1. Категории мышления, познания мира. Было показано как в русской архитектуре при мифологической схеме человек стремится упростить посыл сложного пространственного образования до однонаправленного потока; процесс контролируется через отождествление целого и части как целого другого порядка; воспринимающий оказывается запрограммирован на поиск тождественных элементов (презумпция подобия), он думает о разных предметах как о разных проявлениях, или воплощениях, одного и того же предмета. При исторической схеме отражения мира наблюдается обратное: мышление допускает существование бесплотных субстанций, классов вещей, абстрактных понятий. Восприятие конкретной вещи уже вовсе не обязательно удостоверяет нас в ее земной реальности - отсюда стремление «подчинить» реальность наложением неких ограничивающих рамок - ордерных систем, являющихся видимыми воплощениями неспособности справиться с разобщенностью мира, с убивающим реальность временем.

Две сформулированные ментальные модели четко реализуются в моделях пространственных. В одном случае в плане выражения оказываются структуры хаотические, но сознание интерпретирует их как «выговорившиеся» на реальности божественные откровения (структура Москвы), с другой - в плане выражения оказываются ордерные структуры, а, тем не менее, сознание трактует их как сцену для разыгрывания Хаоса (классический Петербург).

2. Лингвистические категории, как наглядное воплощение идеи структурности, были представлены для того, чтобы прояснить механизмы синтаксической насыщенности текста русской архитектуры. Двуполюсность в архитектуре выражается в противоборстве двух типов знаков: имени собственного, для восприятия и правильной интерпретации которого не требуется конвенционального кода, и имени нарицательного, для интерпретации которого мы употребляем особый «шифр».

Для исторического сознания сказанное слово, или показанная форма, не является правдивым изначально. Для мифологического сознания произнесенное слово тут же материализуется в своем денотате, поэтому табу, на определенные высказывания (в архитектуре - на те или иные пространственные конструкции) действуют безукоснительно. Для строителей Кремля, в отличие от строителей нового подземного комплекса на Манежной площади, подобное пренебрежение было бы немыслимо - негативный образ при любом его реальном воплощении оставался бы негативным. Материализовавшись, негативная субстанция обрела бы возможность вмешиваться в жизни людей.

Показано на примерах из русской архитектуры, что в «мифологической» традиции отсутствие в данном месте знака, еще не означает, что оно абсолютно пусто. Место лишь приуготовлено для проявления в нем «подразумевающегося» знака - налицо гомогенность не реального пространства, как в «исторической» традиции, а семиотического поля, все части которого в равной степени участвуют в процессе семиозиса, даже, парадоксальным образом, своим неучастием в нем.

3. Категории пространства-времени. Главное свойство «мифологического» пространства - его иерархичность; оно предстает как совокупность обособленных объектов с собственными именами, 1осш'ов, которые через непосредственное изображение (опредмечивание) своих значений, а также местом вхождения в целое, раскрывают смысл пространства. Характерно пространство древнерусского города: устойчивость его семиотических свойств можно объяснить особым восприятием пространства, которое выработано веками у обитателей России.

Положение воспринимающего внутри наличной, а не семиотической ситуаций, характеризует мифологическое мировоззрение, пример - Святая София Киевская. Для одной мировоззренческой парадигмы характерно развертывание пространства от себя (антропоцентризм), а для другой -отслеживание своего участия в константном пространстве. Образ горы - зримое воплощение мифологической концепции пространства-времени. В нем реализовывалась, кроме идеи вертикальной иерархизации, также идея горизонтальной пространственной неоднородности. Гора выступает как центр мира, мировое дерево, универсальная модель мира, начало координат (четверичная ориентационная система).

Разработана математическая модель существования архитектурной формы в исторической и мифологической перспективах. С одной стороны соответственно мы имеем стремление в каждой новой архитектурной форме достичь более высокого уровня, поскольку высшим благом считается идея прогресса, качественного улучшения; однако из-за физического старения такая архитектура «плохо стареет». С другой, «мифологической» стороны, архитектурная форма - это реализовавшийся образец высшего идеала, который отнесен уже не в конец, а в начало диахронического вектора. Мир тем временем подвергается все более жесткому воздействию энтропии, говоря проще «ухудшается», поэтому форма хотя и стареет физически, но не девальвируется (одно уравновешивается другим), а наоборот приобретает идейный вес, оставаясь хранителем первопорядка в стареющем мире.

В заключении второй главы в максимально сжатой форме представлены выявленные морфологические особенности текста русской архитектуры -план выражения. В таблице видно, как черты архетипического проявляются в пространственных моделях русской архитектуры, в ее наиболее общих знаковых конструкциях, «работающих» на ту или иную парадигму.

В третьей главе была предпринята попытка, синтезировать семиотические особенности русской архитектуры.

Семиотическое устройство текста русской архитектуры намного сложнее той двуполюсной модели, которая была нами построена - мы сознательно рассматривали лишь крайние случаи. В действительности существует феномен перехода одной категории и в другую: то, что казалось выражением одной идеи, через определенный отрезок времени (или для определенного наблюдателя) может стать синонимом другой. Механизм такого замещения и условия при котором оно становится возможным был раскрыт в начале третьей главы.

Можно говорить о «мифологизации» и «демифологизации» как структурных особенностях текста. Когда охваченное одной из крайностей сознание заводит человека в тупик, включаются компенсаторные механизмы бессознательного и дают обратный импульс. Именно этот процесс можно, к примеру, наблюдать в случае

Петербурга ХУШ-ХГХ вв.: не находящая выхода своим первобытным силам и закованная в камень вода на месте внешне регулярной структуры, неизбежно начинает генерировать мета-уровень городской мифологии (через введение хаотического начала); происходит мифологизация городского текста.

Далее установлено, что кризис того или иного типа сознания вызывает в архитектуре отторжение тех или иных лингвистических конструкций — либо конструкций структурирования, метафор, либо конструкций отождествления и иерархизации. Число революций на уровне прагматики языка внутри отдельной формы, городского ансамбля или архитектурного канона, может быть неограниченным, что было показано на большом числе примеров.

Во втором разделе синтезирован план содержания русской архитектуры, представляющий собой совокупность всех возможных смыслов, передаваемых при помощи знаков, входящих в исследуемый текст. Устроен план содержания также по бинарному принципу (историческое -мифологическое), поскольку каждому процессу в среде русской архитектуры на семиотическом уровне, как было установлено, должен соответствовать точно такой же процесс, но противоположного знака, другой направленности.

В третьем разделе раскрыта сущность понятия семиосферы. Описание текста русской архитектуры как живой и развивающейся семиосферы, находящейся вне времени и свободной от индивидуальной оценки, помогло придать объективность кажущимся на первый взгляд хаотичным коммуникативным обменам внутри текста.

В чем заключается органическая природа семиосферы? Семиосфера делает возможным не просто тиражирование сообщений, но и создание новых -происходит не простой акт передачи, а обоюдный обмен, когда между его участниками существует не только подобие, но и определенное различие. На основании этого делается вывод: любую из частей семиосферы русской архитектуры можно описать только раскрыв диалог ее разнонаправленных компонентов.

В последнем разделе диалогический характер развития семиосферы русской архитектуры был наложен на активно развивающуюся в последнее время нелинейную теорию культур, в которой подвергается сомнению идея постепенного и неуклонного прогресса. В связи с этим мы обращаем внимание на многие «недостающие звенья» в русской архитектуре. Отсюда вывод о том, что прогресс в архитектуре невозможен без осмысления бинарной природы сознания - с одной стороны архитектура как закрепление смысла и спасение в ухудшающемся мире (движение к идеальному началу), с другой - архитектура как поиск смысла и улучшение примитивного мира (движение к идеальному будущему).

Итак, достаточно ли данного исследования, чтобы судить о русском в русской архитектуре, чтобы увидеть в ней неделимые атомы - квинтэссенцию национального? И да и нет.

Нет - поскольку найденные структурные закономерности, будучи переведены на язык архитектурной формы теряют всякий смысл (другими словами, стабилизация средств выражения русской архитектуры является мифом).

Да — поскольку эти закономерности вполне достаточны для самоидентификации на семиотическом уровне.

Постараемся раскрыть смысл этих утверждений:

1. Если под русским в русской архитектуре понимать набор закрепившихся формальных конструкций, стабилизировавшихся материализованных средств выражения, то ничего подобного обнаружено не было. Можно заключить, что «так называемый «национальный характер» - миф, ибо для каждой новой эпохи он будет другим» (Гумилев, 1997: 432). Нет, и не может быть выделено универсальных решений, нет и не может быть универсального словаря форм. Если бы был какой-то смысл в создании словарей форм и процессов (как и вообще радикально универсализирующих систем), они были бы давно созданы, а, будучи созданы девальвировали бы ценность каждого человека как думающей личности, а каждого поколения как думающего «коллективного человека». Таким образом, стремление возродить формальный язык архитектуры так же утопично, как и стремление вернуться к старому историческому укладу. Наследование структуры художественного языка вне семиотического содержания, а лишь как средства формальной организации, всегда оказывается наименее плодотворным. Если понимание традиций объяснительно, а не оригинально, не подлинно, то поиск новых приоритетов заходит в тупик. Все происходящее в семиосфере русской архитектуры теряет смысл, если не брать во внимание творческого начала личности - начального и конечного пункта любой коммуникативной цепи. Каждое отдельное раз и навсегда закрепленное построение, семиотическая схема, конструкция, какими бы гениальными они не были, разрушаются при первом же соприкосновении с живой мыслью, пусть даже примитивной и варварской. Творческая мысль не может быть ограничена любым, даже самым разумным и удобным порядком вещей окружающего мира.

Постоянным окажется лишь стремление семиосферы выжить, а, как известно для этого нужно изменяться, двигаться. То, как происходит это движение, зафиксировал описывающий мета-текст, предложенный в начале исследования. Эта своего рода «лакмусовая бумажка» реагировала только на коммуникативные процессы, на движение информации, а отнюдь не на статичную позу той или иной части системы. Именно коммуникативный процесс - неуловимый визуально (в отличие от статичного знака) конструкт -может нести информацию о русском в русской архитектуре. Другими словами, важно не что, а как действует.

2. На всех этапах развития русской строительной традиции, только процесс революционного обновления художественного языка или иностранное влияние инициировали мощный рост истинно народной архитектуры. Вспомним модернистскую по сути эпоху, когда «извне» насаждался классицизм, посредством которого русские архитекторы позднее напрямую обращались к жизнелюбивому наследию языческой Древней Греции. Это наследие всегда было сродни широкому по размаху и изначально демократичному русскому строительному укладу. Интерес к античным традициям на Руси после принятия христианства не переходил в плоскость художественного творчества или стилеобразования, т.к. русская культура напрямую была связана с греческой античностью через свои византийские истоки. Это исключало отчужденное восприятие и эстетизацию античного наследия, «знаки» которого уже не связаны с языческим содержанием (Комеч, 1987). Идеология молодого русского государства не могла бесповоротно и решительно изменить пантеистического отношения русского народа к природе как к источнику прекрасного. Столетия распространения христианства на Западе сделали это. В России даже классицизм, в котором видели не столько практическое удобство, сколько символическую ценность, не смог окончательно сломить народные традиции. Преобразования эпохи классицизма создали новый образ русского города, соединившего регулярность и живописность естественно входящего в природные ландшафты. Научного подхода к наследию не было; его заменяла интуиция, непосредственность художнического восприятия.

3. Проведенный анализ структуры пространственного текста русской архитектуры позволяет нам утверждать, что в ней форма настолько обусловлена функцией, насколько далека от выражения смысла, и наоборот, чем меньше дистанция между формой и живым смыслом, тем меньше поводов обращать внимание на функцию. Пример: София Киевская была в семиотическом смысле, прежде всего «священной горой», а вмещать могла сколь угодно большой набор функций - помещение для совершения церковных таинств, центр духовной и гражданской власти, педагогическое учреждение, место для общения, хранения запасов и т.д. Обратный пример: подземный торговый комплекс на Манежной площади - неоднозначность образного и сущностного прочтения выражается в «натянутости» наших отношений с формой, при которой мы не можем свободно оперировать ее ресурсами (при всей задумывавшейся и кажущейся универсальности пространств).

4. Новые задачи должны решаться новыми средствами. Во времена появления христианства и каменных строительных технологий авторы построек также были поставлены перед необходимостью самим решать сложные художественные задачи, находить заложенные в новых конструктивных и типологических схемах возможности, не возлагая привычных надежд на заученные приемы. Смена многоверия одноверием сродни революционной смене идеологии на рубеже XIX - XX вв. В пч том и другом случае русский художник, находясь в ситуации, когда сняты все эстетические ограничения, напрямую обращался к древним символическим пластам этноса (Иконников, 1996).

Таким образом, можно утверждать, что живая, говорящая, архитектура появляется лишь тогда, когда экстремальные условия или снятие стесняющих рамок диктуют необходимость строителю проходить весь путь с нуля, заново, как бы с точки рождения мира, каждый раз проверять и находить оригинальные решения, искать новую пространственную логику и необремененную историческим багажом форму (а зачастую вместе с ней и функцию) для выражения искомого и хранимого Смысла. Такие откровения случаются редко, но тем более они ценны.

5. На поставленный в начале работы «что есть русского в русской архитектуре» можно ответить следующим образом: русского в архитектуре современной не больше и не меньше, чем в любую другую эпоху. Все, что создается в России так или иначе, должно быть признано традиционным, ведь традиция - это не то, что нам нравится в прошлом, а те объективные закономерности, которые мы выявляем. Семиотические свойства системы находятся в постоянном движении, и в каждый отдельный момент истории мы сами создаем лицо национальной архитектуры.

В чем же ее самобытность? Может показаться, что итогом исследования явилось сведение ее разнообразных явлений к интернациональной по духу семиотической модели («историческое - мифологическое»), поскольку было показано, что конкретная архитектурная форма является лишь объектом реализации высших архетипических начал. Однако, как уже указывалось, особенности следует искать в коммуникативном процессе внутри текста русской архитектуры, а не в плане выражения этого текста. В русской архитектуре уникально и удивительно то, как одна ментальная парадигма сменяет другую — в любом ее историческом срезе мы наблюдаем ярко выраженную полюсность, ультимативность, проявление самых крайних свойств. Часто мы констатируем категоричный отказ от прошлого, внешнюю несвязанность явлений; архитектуру как бы кидает от одного берега к другому, искомая стабилизация не наступает из-за постоянной резкой «смены курса». Возьмем, к примеру, резкий переход (без промежуточного, как бы «выпавшего» звена) от центрической планировки русских поселений к прямоугольно-регулярной. Характер подобных «поворотов», как нам кажется, больше характеризуют русскую архитектуры, чем та или иная пространственная модель.

Россия - страна крайностей, это утверждение стало штампом. Но в отношении архитектуры оно не вполне осмыслено. Явления, происходящие внутри любой семиосферы так или иначе являются продуктом диалога противоборствующих сил, но семиосфера русской архитектуры характеризуется не просто борьбой, но отчаянной борьбой двух креативных начал, и именно это отличает ее от всех остальных. Можно составить не один «словарь форм», но это ничего не скажет о специфике русской архитектуры, которая заключается в ее тяготении к крайностям. Вспомним - во всем мире творческое наследие советских конструктивистов безошибочно называют русским не столько по формальному ряду или географическому признаку, сколько по той масштабности и вселенской утопической обреченности, которая была свойственна всем периодам русской архитектуры (Иконников, 1990). Не терпящее компромиссов стремление к истине - ее важнейшая черта.

6. Придя к осознанию неотвратимости колебательного развития семиосферы, мы, тем не менее, не можем оставаться равнодушными наблюдателями смены обуславливающих друг друга ситуаций в русской архитектуре. Стремясь к гармонии со всем миром и с самим собой, любой человек хочет видеть в архитектуре, которая его окружает, средство к достижению такой гармонии. Если на семиотическом уровне мы забываем о нравственных категориях, то, достигнув через семиотическое отстранение определенного результата, мы должны вернуться к внутри-культурным реалиям для построения позитивных перспектив.

Говоря о позитивном взгляде, о прогрессе русской архитектуре, мы имеем в виду не тот прогресс историзма, о котором говорилось в разделе посвященном нелинейной теории культур. Прогресс русской архитектуры не есть вещь напрямую связанная с эволюцией этносов или социальной историей. Как явление полиморфичное, русская архитектура в семиотическом смысле не имеет временного вектора, и под ее прогрессом должна пониматься не территориальная, хронологическая или качественная экспансия, а усиление ее интеграционного и смыслообразующего потенциала,а также способность быть смысловым медиатором между людьми, социумами, народами и эпохами. Это означает, что позитивные изменения архитектуры в будущем, невозможны без понятия и принятия прошлого - не только «положительного», но и того, что нам по тем или иным причинам не нравится.

Прогресс - не саморазвивающийся вектор, это ненаходящий геометрического воплощения диалоговое взаимодействие разнонаправленных элементов системы. Эти элементы «говорят» на разных языках, но в процессе диалога производят такие сообщения, которые в качестве упреждающего жеста содержат конструкции языка противника. Только свободно обмениваясь формой и содержанием, элементы системы могут сохранить ее стабильность и создать условие прогрессивного развития.

В краткой форме выводы можно представить следующим образом:

1. Национальное в русской архитектуре необходимо искать в структуре коммуникативных процессов, а не в тех или иных пространственных моделях.

2. Словарь архитектурных знаков — миф, деструктивная утопия.

3. Самобытность русской архитектуры заключается в особой крайности, ультимативности проявлений двух архетипических начал -исторического и мифологического.

4. Прогресс русской архитектуры - объективная цель, обусловленная не пространственной и идеологической экспансией, а темпоральной и смысловой интеграцией.

5. Действия, способствующие прогрессу русской архитектуры - поиск новых задач и новых средств выражения, семиотическое изучение русской архитектуры в форме «диалогового погружения». * *

Современные мировые архитектурные процессы отличны от процессов происходящих в нашей стране, однако, обнаруживаются и общие черты. Мир вступил в эпоху глобальной эклектической фрагментации. Художественные течения становятся самодостаточными и самоаргументированными. Любой культурный проект под защитой всепроникающей идеологии политической корректности обречен, таким образом, на выживание и медленное вырождение. Идеи, которые никто не сталкивает, теряют остроту, дробятся и тонут в дополнительных определениях. За фасадом национальных культур таится интернациональный по духу эклектический хаос. Фрагменты семиотических полей различных эпох и культур множатся и взаимопроникают как в зеркальном лабиринте. Цитаты оправдываются стремлением одухотворить и ориентировать создаваемый артефакт. Эпиграф, без которого ничего нельзя понять, символизирует современное искусство, как манифест символизировал искусство модернистское.

Русское зодчество, как часть общемировой культуры, за тысячелетия своего развития проходило через множество эклектических и модернистских ситуаций, но неизбежно сохраняло семантический стержень. Новые простые решения, универсализирующие и функционализирущие запутанные жизненные ситуации, будучи сложными для принятия и болезненными, в конечном счете, подстегивали развитие общества и культуры и, следовательно, генетически заложенные в них национальные черты.

За последние годы мы увидели немало комических, утопических и просто неудачных попыток выйти на уровень общенациональной стилистики. С накоплением капитала, доля реконструируемых объектов уменьшается, увеличивается количество новых построек, индивидуальный заказчик реализует в них свое отношение к внутрикультурному и общемировому. Многообразие современных строительных техник и приемов позволяет всем осуществить свое, личное, видение «красивости».

Однако в итоге, как представляется, эклектическая вседозволенность неизбежно приведет к модернистской ситуации, которая снимет многочисленные идеологические и стилистические наслоения и условности. Только такая ситуация, проявившись в обозримом будущем, откроет эпоху реального возрождения национальной архитектуры.

1. Аверинцев, С.С. Аналитическая психология К.Г. Юнга и закономерности творческой фантазии. М. 1972.

2. Автономова, Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М. 1977.

3. Акофф, Р., Эмери, Э. О целеустремленных системах. М.: Советское радио. 1974.

4. Алферова, Г.В. О византийских истоках русского градостроительного искусства. Кормчая книга как ценный источник древнерусского градостроительного законодательства / Византийский временник. М. 1980.

5. Альберти Леон Батиста. Под ред. В.П. Зубова. М.: Наука. 1977.

6. Арнхейм, Р. Искусство и визуальное восприятие. М.: Прогресс. 1974.

7. Арнхейм, Р. Динамика архитектурных форм. М.: Стройиздат. 1984.

8. Архитектурные ансамбли Москвы XV- начала XX веков. Под. ред. Т.Ф. Саваренской. М.: Стройиздат. 1997.

9. Арциховский, A.B. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М. 1944.

10. Афанасьев, К.Н. Построение архитектурной формы древнерусскими зодчими. М. 1961.

11. Байбурин, А.К. Жилище в образах и представлениях восточных славян. М. 1983.

12. Байбурин, А.К. К описанию структуры славянского строительного ритуала. / Текст: семантика и структура. М.: Наука. 1983.

13. Барабанов, A.A. Семиотические проблемы в художественно-композиционной подготовке архитекторов. / Художественно-композиционная подготовка архитекторов и дизайнеров. Свердловск: САИ. 1991.

14. Барабанов, A.A. Семиотические основы художественного языка архитектуры. / Человек и город: пространства, формы, смысл. Материалы Конгресса Международной Ассоциации Семиотики Пространства в Санкт-Петербурге. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

15. Карбышев, E.H. Коммуникативные особенности русских архитектурных систем / Семиотика и язык архитектуры. Сб. научных трудов. М. 1991.

16. Барг, М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М. 1987.

17. Барт, Р. Основы семиологии / Структурализм: за и против. М. 1975.

18. Бауер, Вольфранг, Энциклопедия символов. М: Крон-Пресс. 1995.

19. Большаков, JI.H. Византийский принцип построения архитектурной композиции на примере киевского собора Софии Киевской (символическое содержание и практический метод) / Отечественная философская мысль XI XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

20. Бондаренко, И.А. Средневековая Русь. Художественное единство древнерусского города. / Художественные модели мироздания. М. НИИРАХ. 1997.

21. Бондарь, C.B. К пониманию проблемы человек-история-время в «Изборнике» 1073г. / Человек и история в средневековой философской мысли русского украинского и белорусского народов. Киев. 1987.

22. Браверман, Э.М., Мучник, И.Б. Структурные методы обработки эмпирических данных. М.: Наука. 1983.

23. Брунов, Н.И. Храм Покрова на Рву В Москву. М. 1988.

24. Бумагина, О.И. Архитектурно-ландшафтная символика монастырских садов. Тезисы диссертации на соискание ученой степени канд. архитектуры. МАрхИ. 1991.

25. Вагнер, Г.К. Византийский храм как образ мира / Византийский временник т.47. М. 1986.

26. Вагнер, Г.К. Канон и стиль в древнерусском искусстве. М. 1987.

27. Вагнер, Г.К. Проблема жанров в архитектуре Древней Руси / Архитектурное наследство. Вып.36. М. 1988.

28. Вагнер, Г.К. Искусство мыслить в камне. М. 1990.

29. Баталов, A.JL, Вятчагина, Т.Н. Об идейном значении и интерпретации иерусалимского образца в русской архитектуре XVI-XVII вв. / Архитектурное наследство. Вып.36. М. 1988.

30. Вейль, Герман, Симметрия. М. 1968.

31. Вентури, Роберт. Архитектура как пространство. Архитектура как символ. Современная архитектура. №5 68.

32. Ветров, A.A. Семиотика и ее основные проблемы. М. 1968.

33. Вигнер, Е. Этюды о симметрии. М. 1971.

34. Винер, Н. Кибернетика и общество. М.: Изд. иностр. литература. 1958.

35. Витрувий. Десять книг об архитектуре. Пер. Ф.А. Петровского М.: Изд. Всесоюзн. Академии архитектуры. 1936.

36. Власов, В. Капища православных / Вокруг света. 1988. №8.

37. Восприятие. Механизмы и модели, (сборник). МГУ. 1974.

38. Восприятие пространства и времени, (сборник). МГУ. 1969.

39. Выгодский, Л.С. Психология искусства. М. 1986.

40. Гаряев, P.M. Некоторые вопросы генезиса русского зодчества / Вопросы истории. 1988. №8.

41. Гейдеггер, М. Вопрос о технике / Новая технократическая волна на Западе. М. 1986.

42. Гейдеггер, М. Время картины мира / Новая технократическая волна на Западе. М. 1986.

43. Геккель, Э. (Ernst Haeckel) Красота форм в природе: перевод. С-Пб. 1907.

44. Герц, Г. Соотношение между экспериментом, моделью и теорией в процессе естественно-научного познания / Эксперимент, модель, теория. Москва Берлин. 1982.

45. Гидеон, 3. Пространство, время, архитектура. М. 1984.

46. Гинзбург, М.Я. Функциональный метод и форма. Современная архитектура. №4. 1926.

47. Гинзбург, М.Я. Конструктивизм в архитектуре. Современная архитектура. №5. 1928.

48. Гиппенрейтер, Ю.Б. и др. Хрестоматия по ощущению и восприятию. МГУ. 1975.

49. Глазычев, B.JI. Образы пространства (проблемы изучения) / Творческий процесс и художественное восприятие. Сборник. Л.: Наука. 1978.

50. Голиченко, Т.С. О применении типологического подхода к исследованию славянской духовной культуры / Отечественная философская мысль XI XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

51. Горский, B.C., Крымский, С.Б. София Киевская в контексте историко-философского исследования / Отечественная философская мысль XI -XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

52. Горский, Д.П. От описательной семиотики к семиотике теоретической / Вопросы философии. 1969. №10.

53. Градостроительство Московского государства XVI-XVII в. Под. ред. Н.Ф. Гуляницкого. М.: Стройиздат. 1994.

54. Грегг, Дж. Опыты со зрением. М.: Мир. 1970.

55. Грегори, Ричард, Глаз и мозг. Психология зрительного восприятия в 2-хт. М. 1970.

56. Громов, М.Н. К философской семантике древней, средневековой и современной архитектуры / Отечественная философская мысль XI -XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

57. Грабарь, И.Э. О русской архитектуре. М. 1969.

58. Гуляницкий, Н.Ф. Колокол в древнерусской архитектуре / Архитектурное наследство. Вып.36. М. 1988.

59. Гумилев, Л.Н. От Руси до России. Очерки по русской истории. М.: Дрофа. 1996.

60. Гумилев, Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: Ди-Дик. 1997.

61. Гуревич, Л. Л. Санкт-Петербург Четвертый Рим? / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

62. Дзеви, Б. Поэтика «открытого произведения» в архитектуре. «Архитектура» (ит.) 1962. №84.

63. Динабург. Е.Дм. и Ю.С. Городские пространства и стереометрия художественных форм (эвристические соображения) / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1988.

64. Динцес, Л.А. Дохристианские храмы Руси в свете памятников. / Советская Этнография. 1947. №2.

65. Древнерусское градостроительство. Под. ред. Н.Ф. Гуляницкого. М.: Стройиздат. 1993.

66. Древний Псков: История, искусство, археология. Сборник статей. М. 1988.

67. Евлампиев, И.И. Петербург, Москва, Рим: взаимосвязь культурных мифов (город как сыслообразующий центр культуры) / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.Н. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

68. Естественнонаучные представления Древней Руси: Сб. статей. М. 1978.

69. Жегин, Л.Ф. "Иконные горки" пространственно-временое единство живописных произведений / Труды по знаковым системам. 1965. т.2.

70. Жегин, Л.Ф. Язык живописного произведения: условность древнего искусства. М. 1970.

71. Заварихин, С.П. Русская архитектурная критика сер. XII нач.ХХ вв. Л. 1989.

72. Замятина, Е.А. Мифологические мотивы в символике Софии Киевской / Отечественная философская мысль XI XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

73. Зодчество Древней Руси в произведениях живописи. М. 1968.

74. Иванов, Вяч.В. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М. 1965.

75. Иванов, Вяч.В. Структурная типология языков. М. 1966.

76. Иванов, Вяч.В. О двоичных различительных признаках при синхронном и диахроническом анализе эстетических структур / Научно-технический прогресс и искусство. Сборник. М. 1971.

77. Иванов, Вяч.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М. 1976.

78. Иванов, Вяч.В. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем. М. Советское радио. 1978.

79. Иванов, В.В., Топоров, В.И. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. Древний период. М. 1965.

80. Иванов, В.В., Топоров, В.Н. Структурно-типологический подход к семиотической интерпретации произведений изобразительного искусства в диахроническом аспекте / Уч. зап. ТГУ. Вып. 181. ТЗС.2. Тарту. 1965.

81. Иконников, A.B. Реальное и идеальное в архитектуре 20 гг. / Архитектура и строительство России. 1996. №3.

82. Иконников, A.B. Смысловые значения пространственных форм средневекового города. / Культура и искусство западноевропейского средневековья. Материалы научной конференции (1980). М. 1981.

83. Иконников, A.B. Тысяча лет русской архитектуры. М. 1990.

84. Ильин, М.А. Русское шатровое зодчество. Памятники сер. XVI в. М. 1980.

85. История русской архитектуры. J1. 1984.

86. История русской архитектуры под ред. Н.И. Брунова. М. 1956.

87. История русской архитектуры под ред. Ю.С. Ушакова. М. 1994.

88. Каменцева, Е.И. История метрологии. М. 1978.

89. Каменцева, Е.И., Устюгов, Н.В. Русская метрология. М. 1975.

90. Каптиков, А.Ю. Каменное зодчество Русского Севера, Вятки,Урала. Свердловск. 1990.

91. Кириченко, Е.И. Историзм и романтизм XIX в. (две фазы эклектики) / Архитектурное наследство, вып. 36 под ред. Н.Ф. Гуляницкого. М. 1988.

92. Колесов, В.В. Человек и мир в слове Древней Руси. Л. 1986.

93. Колчин, Б.А. Статистико-комбинаторные методы в археологии. М. 1970.

94. Комеч, А.И. Символика архитектурных форм в раннем христианстве / Искусство Западной Европы и Византии. М. 1978.

95. Комеч, А.И. Древнерусское зодчество к X нач.XII вв., М.: Наука. 1987.

96. Комеч, А.И. Каменная летопись Пскова ХП-нач.ХУ1 вв. М. 1993.

97. Коротковский, А.Э. Введение в архитектурно-композиционное моделирование. Москва: МархИ. 1975.

98. Косточкин, В.В. Крепостное зодчество древней Руси. М. 1969.

99. Крадин, Н.П. Русское деревянное оборонное зодчество. М. 1988.

100. Культурология. XX в: Антология. Кризис культуры. М. 1994.

101. Лазарев, В.Н. Русская иконопись от истоков до начала XVI в. М. 1983.

102. Лебедев, В.В. Заметки о пространственной и эстетической сущности архитектуры. М. 1993.

103. Лебедева, Г.С. Проблемы семиологии в архитектуре / Вопросы философии. 1971. №8.

104. Леви-Стросс, К. Структурная антропология. М.: Наука. 1985.

105. Леви-Стросс, К. Печальные тропики. М. 1994.

106. Лежава, И.Г. Архитектурное пространство и функции / Проблемы архитектуры. М. 1981.

107. Лежава, И.Г. Структурные особенности формирования архитектурных объектов / Города и системы расселения. М. 1985.

108. Лежава, И.Г. Функция и структура формы в архитектуре. Диссертация на соиск. уч. степени доктора архитектуры. М. 1987.

109. Ле Корбюзье. Архитектура XX века. М. Прогресс. 1970.

110. Лехари, К.Э. Организация архитектурного пространства как эстетическая проблема. Автореферат дисс. на соиск. уч. ст. канд. архитектуры. М. 1972.

111. Лихачев, Д.С. Эпическое время русских былин / Сборник в честь академика Б.Д. Грекова. M.-JI. 1952.

112. Лихачев, Д.С. Культура русского народа X-XVII вв. M.-JI. 1961.

113. Лихачев, Д.С. Книга беспокойств. Воспоминания. М. 1991.

114. Лихачев, Д.С. Заметки о русском. М. 1984.

115. Лихачев, Д.С. Традиционная семантика успенских храмов на Руси / Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исслед. М. 1985.

116. Лихачев, Д.С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. СПб. 1991.

117. Лихачева, Э.А. О семи холмах Москвы. М.: Наука. 1990.

118. Лосев, А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М. 1968.

119. Лосев, А.Ф. Знак, символ, миф. М. 1982.

120. Лотман, Ю.М. О метаязыке типологических описаний культуры. ТЗС. 4. 1969.

121. Лотман, Ю.М. Замечания о структуре повествовательных текстов / Уч. зап. ТГУ. Вып.308. ТЗС.: Тарту. 1973.

122. Лотман, Ю.М. Заметки о художественном пространстве / Труды по знаковым системам. Тарту. 1986.

123. Лотман, Ю.М. Избранные статьи в 3-х т. Таллинн. 1992.

124. Лотман, Ю.М. Миф имя - культура / Избранные статьи в 3-х т. Таллинн. 1992.

125. Лотман, Ю.М. Несколько мыслей о типологии культур / Избранные статьи в 3-х т. Таллинн. 1992.

126. Лотман, Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстов / Избранные статьи в 3-х т., Таллинн, 1992.

127. Лотман, Ю.М. Семиотика Культуры / Избранные статьи в 3-х т. Таллинн. 1992.

128. Лотман, Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города / Избранные статьи в 3-х томах, т.З, Таллинн, 1992.

129. Лотман, Ю.М. Семиотика пространства: о метаязыке типологических описаний культуры / Избранные статьи в 3-х т., Таллинн, 1992.

130. Лотман, Ю.М. Феномен Культуры / Избранные статьи в 3-х т., Таллинн, 1992.

131. Лотман, Ю.М., Успенский, Б.А. Отзвуки концепции «Москва Третий Рим» в идеологии Петра Первого (к проблеме средневековой традиции в культуре барокко) / Художественный язык средневековья. М.: Наука. 1982.

132. Максимов, П.Н. Творческие методы древнерусских зодчих. М. 1976.

133. Медникова, А.А. Критический анализ идей и методов К. Леви-Стросса / Вопросы Философии. 1971. №11.

134. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа. М. 1976.

135. Мельчук И.А. Русский язык в модели «Смысл текст», Москва-Вена. 1995.

136. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х т. М. 1991.

137. Молчанов, Ю.Б. Четыре концепции пространства времени в философии и физике. М. 1977.

138. Моррис, Ч.У. Основания теории знаков / Семиотика, сб.статей под ред. Ю.С. Степанова. М.: Радуга. 1983.

139. Мурьянов, М.Ф. Золотой пояс Шимона / Византия, южные славяне и Древняя Русь: искусство и культура. М. 1973.

140. Неклюдов, С.Ю. Время и пространство в былине / Славянский фольклор. М.: Наука. 1972.

141. Некрасова, Е.А. Неосуществленный замысел 1920-х годов создания «8утЬо1апит'а (словаря символов)» и его первый выпуск «Точка») / Памятники культуры. Новые открытия. Письменностью Искусство. Археология. Ежегодник. Л.: Наука. 1984.

142. Николаенко. Н.К., Деглин, B.JI. Семиотика пространства и функциональная асимметрия иозга. / Уч. зап. ТГУ. Вып.641. ТЗС.17. Тарту. 1984.

143. Одоховская, И.А. Хронотоп в Киевской Руси и греческая традиция / Отечественная философская мысль XI XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

144. Ополовников, A.B. Сокровища русского Севера. М. Стройиздат. 1989.

145. Парахонский, Б.А. Структуры "говорения" в античном и средневековом сознании / Отечественная философская мысль XI XVII вв. и греческая культура. Киев. 1991.

146. Перетц, В.Н. Сведения об античном мире в Древней Руси XI XIV вв. Гермес. 1917.

147. Пиаже, Жан, Психогенез знаний и его эпистемологическое значение / Семиотика: сб. статей под ред. Ю.С. Степанова. М.: Радуга. 1983.

148. Пилецкий, A.A. Система размеров и их отношений в древнерусской архитектуре / Естественно-научные знания в Древней Руси

149. Пилявский, В.И., Тиц, A.A., Ушаков, Ю.С. История русской архитектуры. М. Стройиздат. 1984.

150. Пирс, Джон Р. Символы, сигналы, шумы. Закономерности и процессы передачи информации. М.: Мир. 1967.

151. Подобедова, О.И. Миниатюры русских исторических рукописей. М. 1965.

152. Попович, М.В. Мировоззрение древних славян. Киев. 1986.

153. Проблемы исследования, реставрации, использования архитектурного наследства Российского Севера. Петрозаводск. 1991.

154. Пропп, В.Я. Русская сказка. JI. 1984.

155. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. JI. 1986.

156. Пятигорский, A.M. Избранные труды. М. 1996.

157. Радциг, С.И. Античное влияние в древнерусской культуре / Вопросы классической философии. М. 1974.

158. Ревзин, Г.И. Семиотика в архитектуроведении: Проблемы взаимоотношения с другими научными парадигмами. / Теория архитектуры. Сб. науч. трудов. М. 1988.

159. Ревзин, Г.И. Картина мира в архитектуре. «Космос и история». / Вопросы искусствознания. 1994. № 2-3.

160. Раппопорт, П.А. Очерки хронологии русского шатрового зодчества / Краткие сообщения и доклады о полевых исследованиях Института истории материальной культуры АН СССР. XXX. M.-JI. 1949.

161. Раппопорт, П.А. Военное зодчество западно-русских земель X-XIV вв. Л. 1967.

162. Раппопорт, П.А. Древнерусское жилище. Л. 1975.

163. Раппопорт, П.А. Русская архитектура X-XIII вв. Каталог памятников / Археология СССР. Свод археологических источников. Вып. El-47. Л. 1982.

164. Рок, Ирвин, Введение в зрительное восприятие в 2-х т.

165. Рыбаков, Б.А. Русские системы мер длины XI-XVII вв. / Советская этнография. 1949. №1.

166. Рыбаков, Б.А. Архитектурная математика древнерусских зодчих / Советская археология. 1957. №1.

167. Рыбаков, Б.А. Историческая география России. М. 1970.

168. Рыбаков, Б.А. Мерило новгородского зодчего XIII в. / Памятники культуры: новые открытия. М. 1974.

169. Рыбаков, Б.А. Русские карты Московии ХУ-нач.ХУ1 вв. М. 1974.

170. Рыбаков, Б.А. Геродотова Скифия. Историко-географический анализ. М. 1979.

171. Рыбаков, Б.А. Язычество древних славян. М. 1981.

172. Рыбаков, Б.А. Мир истории. Начальные века русской истории. М. 1987.

173. Рыбаков, Б.А. Язычество Древней Руси. М. 1987.

174. Саймондс, Джон О. Ландшафт и архитектура. М.: Строийздат. 1965.

175. Сандев, К.В. Интерпретация знаковых систем архитектурного пространства. Тезисы диссертации на соиск. ученой степени канд арх. МархИ. 1987.

176. Семиотика и искусствометрия. Сборник переводов. М.: Мир. 1972.

177. Семиотика и художественное творчество. М. 1977.

178. Семиотика и язык архитектуры. Сборник научных трудов, под ред. Российской. М. 1991.

179. Сергеев A.A. Семиотический взгляд на проблему поисков русского в русской архитектуре, в кн.: Семиотика пространства, под редакцией A.A. Барабанова. Издательство «Архитектон», Екатеринбург, 1999.

180. Сергеев, A.A. Генезис национального в русской архитектуре / Центральные и региональные архитектурные школы. Сборник тезисов докладов международной конференции в СГТУ. Саратов. 1998.

181. Сергеев, A.A. Семиотические основы русской архитектуры. Журнал УралГАХА: «Архитектон»: Екатеринбург. 1998 (I—II).

182. Симиненко, H.H. Пространственная концепция архитектурной формы как основа информационного описания объекта / Семиотика и язык архитектуры. Сб. научных трудов. М. 1991.

183. Славина,Т.А. Исследователи русского зодчества. Русская историко-архитектурная наука XVI нач.XX вв. Л. 1983.

184. Слукин, В.М. Архитектурно-исторические подземные сооружения. Свердловск. 1991.

185. Современная философия: Словарь. М. 1991

186. Соколов, М.В. Психологические воззрения Древней Руси / Очерки по истории русской психологии. М. 1957.

187. Сомов, Г.Ю., Раппопорт, А.Г. Форма в архитектуре. М. 1990.

188. Соссюр, Фердинанд де, Труды по языкознанию. М. 1977.

189. Страутманис, Я.А. Информативно-эмоциональный потенциал архитектуры. М.: Строийздат. 1978.

190. Тернер, В. Символ и ритуал. М. 1983.

191. Тиц, A.A. Загадки древнерусского чертежа. М. 1978.

192. Топоров, В.Н. Петербург и петербургский текст русской литературы. / Уч. зап. ТГУ. Вып.664. ТЗС.18.

193. Топоров, В.Н. Очерки истории естественно-научных знаний в древности. М.: Наука. 1982.

194. Топоров, В.Н. Пространство и текст / Текст: семантика и структура. М.: Наука. 1983.

195. Топоров , В.Н. Заметки по реконструкции текстов — (IV. Текст города-девы и города блудницы в мифологическом аспекте) / Исследования по структуре текста. М.: Наука. 1987.

196. Топоров, В.Н. Миф, ритуал, символ, образ. М. 1995.

197. Топоров, В.Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) / Миф, ритуал, символ, образ. М. 1995.

198. Топоров, В.Н. Хаос / Мифы народов мира. Энциклопедия. Т.2. М. 1997.

199. Успенский, Б.А. Структурная типология языков. М.: Наука. 1965.

200. Успенский, Б.А. К системе передачи изображения в русской живописи / Труды по знаковым системам. Тарту. 1965. т.2.

201. Успенский, Б.А. Поэтика композиции. М. Искусство. 1970.

202. Успенский, Б.А. О семиотике иконы / Труды по знаковым системам, вып.5. Тарту. 1971.

203. Успенский, Б.А., Жигин, Л.Г. «Иконные горки» пространственно-временное единство живописных произведений / Труды по знаковым системам. Тарту. 1965. т.2.

204. Успенский, Б.А., Лотман, Ю.М. Заметки о художественном пространстве / Труды по знаковым сист. Вып. XIX. Тарту. 1986.

205. Флоренский, П.А. Обратная перспектива. / Труды по знаковым системам, III. Тарту. 1967.

206. Флоренский, П.А. 8ушЬо1агшш (словарь символов) / Уч. Зап. ТГУ. Вып.284. ТЗС.5. Тарту, 1971.

207. Флоренский, П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М. 1993.

208. Хан-Магомедов, С.О. Архитектура Советского Авангарда. М. 1996.

209. Шередега, В.И. К вопросу о взаимодействии каменной и деревянной архитектуры в русском зодчестве XVI в. / Древнерусское искусство. 1970.

210. Шостьин, H.A. Очерки истории русской метрологии XI-XIX вв. М. 1975.

211. Шрейдер, Ю.А. Логика знаковых систем. М.: Знание. 1974.

212. Шрейдер, Ю.А. Семиотические основы информатики. М. 1975.

213. Шрейдер, Ю.А. К вопросу об определении основных понятий Семиотики / Кибернетику на службу коммунизма. т.З. М-Л. 1996.

214. Штейнбах, X. Субъективная семантика городских путей Санкт-Петербурга. / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

215. Чебанов, C.B. Географические типы пространственной организации поселения. / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

216. Черепнин, JI.B. Русская метрология. М. 1944.

217. Черный, В.Д. Архитектурные сооружения Московского Кремля в Лицевом летописном своде XVI в. / Государственные Музеи Московского Кремля. Материалы исследований. Вып.З. М. 1980.

218. Чертов, Л.Ф. Знаковость. Санкт-Петербург. 1993.

219. Чертов, Л.Ф. О пространственной семиотике в России. / Человек и город; пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

220. Чертов, Л.Ф. Уровни семиотизации пространства и визуальные коды. / Человек и город: пространства, формы, смысл. Т.П. Екатеринбург: Архитектон. 1998.

221. Юнг, К.Г. Архетипы и символ. М. 1991.

222. Явейн, О.И. Проблема пространственных границ в архитектуре. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. арх. М. 1982.

223. Янин, В.JI. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований / Новгородский исторический сборник I (11). Л.: Наука. 1982.

224. Adrian, E.D. The physical background of perception. Oxford. 1947.

225. Alexander, Cr. The Theory and Invention of Form. Architectural Record. 1965. April.

226. Alexander, Cr. The Pattern of Streets. Arch. Design. 1967. #11.

227. Alexander, Cr. Systems Generating Systems. Arch. Design. 1968. #12.

228. Alexander, Cr. Notes on the Synthesis of Form. 1964.

229. Andreadou, Tatiana, From representing a concept to the concept of representation, in: Architecture, Semiotics. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

230. Andreadou, Tatiana, From the city-wall to the ring-road: The border of the city, in: The Man and the City. Spaces, forms, meanings. V.I. Ekaterinburg: Arhitecton. 1998.

231. Bartes, Roland, Mythologies, Paris, Le Seuil. 1957.

232. Bloomer, Kent C. et Moore, Ch. Body, Memory and Architecture, New Haven, London, Yale University Press, 1977.

233. Bonner, J.T. The Evolution of Culture in Animals, Princeton, Princeton Univ. Press, 1980.

234. Broadbent, G. Design in Architecture, London, 1973.

235. Broadbent, G., Bunt, D., Jencks, Ch. Signs, Symbols and Architecture. Wiley and Sons. London. 1980.

236. Caivano, Jose Luis, Color as the basic sign in the perception of space, in: Architecture, semiotics and social sciences. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

237. Carnap, R. Introduction to Semantics, Cambridge, Mass. 1946.

238. Cevik, Ayla, Different spatial languages define different architectural paradigms, in: Architecture, Semiotics and social sciences. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

239. Chatman, S., Eco, IL, Klinkenberg, J.-M. (eds.), A Semiotic Landscape. Panorama semiotique, La Haye, Paris, New York, Mouton (=Approaches to Semiotics, 29).

240. Chevalier, Jean and Cheer brant, Alain, Dictionnaire des symboles. Mythes, reves, coutumes, gestes, formes, figures, couleurs, nombres. Robert Laffont/Jupiter, Paris, 1988.

241. Choay, Fr. Semiologie et Urbanisme, "L'architecture d'aujordui" vol. 132, №5, 1967.

242. Dreyer, Claus, Semiotische Grundlage der Architekturasthetik. Stuttgart. 1979.

243. Dreyer, Claus, On the poetics of urban space, in: The Man and the City: Spaces, forms, meanings. V.I. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

244. Eco, U. Struttura l'assiente. Milano. 1972.

245. Eco, U. Le Signe. Milano. 1973.

246. Eco, U. Трактат по общей семиотике. Bompiany. Milano. 1975.

247. Eco, U. Theory of Semiotics. Bloomington. Indiana University Press. 1976.

248. Eco, U. Lector in fabula. Bompiany. Milano. 1979.

249. Eco, U. A Componental Analysis of the Architectural Sign / Signs, Symbols and Architecture. John Wiley & Sons. N.Y. 1980.

250. Eco, U. Function and Sign: the Semiotics of Architecture / Signs, Symbols and Architecture. John Wiley & Sons. N.Y. 1980.

251. Eco, U., Klinkenberg, Jean-Marrie & Chatman, S., Eds., A Semiotic Landscape The Hague, Paris, New-York, Mouton Publishers, 1979.

252. Gibson, J.J. The Perception of the Visual World. Boston. 1950.

253. Gibson, J.J. The ecological approach to visual perception, Boston, Houghton Mifflin, 1979.

254. Gosztonyi, A. Der Raum Geschichte seiner Probleme in Philosophie und Wissenschaft. Freiburg - München. 1976.

255. Fischer, J.L. Anthropologist Looks at Myth, Austin-London, 1966.

256. Fleming, John, The pinguin Dictionary of Architecture, 1980.

257. Jencks, Charles, Modern movements in architecture Oxford, 1973.

258. Jencks, Charles, The New Moderns. London. 1991.

259. Jencks, Ch. & Baird, G., Eds. Meaning in Architecture, London, Gresset Press, 1979.

260. Jeleva-Martins Viana, Dobrina Topogenesis of the city. Semantics of the myth of origin. / Публикации X Конгресса IASS в Барселоне, 1996.

261. Ingold, Т. Companion Encyclopedia of Anthropology (Humanity, Culture and Social Life), London, Routledge, 1994.

262. Iovlev, Valeri I. Cronotopogenetics in Architecture, in: Architecture, Semiotics and social sciences. UIA Barcelona'96. 1997.

263. Krampen, M. Proxemics: secret of a humane architecture, in: The Man and the city: Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

264. Greimas, Algidras-Julien, Semantique structurale. Recherche de methode, Paris, Larousse (=Langue et Langage), 1996.

265. Groupe 'ц' Traite du signe visuel. Editions du Seuil. Paris, 1992.

266. Guindoni, E. Primitive Architecture, N.Y., Harry Abrams, 1978.

267. Hall, E.T. The Silent Language. N.Y. 1959.

268. Hall, E.T. Language of Space, "AIA Jornal", 1961, v.35, # 2.

269. Hall, E.T. The Hidden Dimension. Doubleday. N.Y. 1969.

270. Hall, E.T. Beyond Culture. N.Y. 1976.

271. Hansell, M.H. Animal Architecture and Building Behavior, London, Longman, 1984.

272. Hart, R. Children's experience of place, N.Y., Irvington Publishers, 1979.

273. Kuhn, T. The Structure of Scientific Revolution, University of Chicago Press, Chicago, 111, 1970.

274. Leach, E. Levi-Strauss, London, 1970.

275. Leach, E. Levi-Strauss and his critics, N.Y-L, 1977.

276. Levy, Albert, E.L. Boullee et "1'architecture parlante": Une semiotique de P expression architectural, in: The Man and the City. Spaces, forms, meanings. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

277. Lagopoulos, Alexandros Ph. Urbanisme et Semiotique, Chicago, 111., 1962.

278. Lagopoulos, Alexandros Ph. Urbanisme et Semiotique dans les societes pre-industrielles. Anthropos, Paris, 1995.

279. Lagopoulos, Alexandros Ph. Semiotics of space: The state of the art, in: Architecture, Semiotics and social sciences. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

280. Lagopoulos, Alexandros Ph. Semiotics of space: A fuzzy field, in: The Man and the City: Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

281. Lagopoulos, Alexandros Ph. Semiotics of urban space: The modes of semiosis in early Renaissance Rome, in: The Man and the City. Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

282. Mandoki, Katya, From the cultural to the virtual city: aesthetic semiosis of the great Mexico-Tenochtitlan, in: The Man and the City. Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

283. Muntanola Thornberg, Josep (ed.) Architecture, semiotique et sciences humaines. Topogenese, Editions UPC, Universität Politechnica de Catalunya, Barcelona, 1997.

284. Muntanola Thornberg, Josep, Dialogic placeness: architecture, Semiotics and social sciences, in: Architecture, semiotics and social sciences. UIA Barcelona'96. 1997.

285. Muntanola Thornberg, Josep, The Ontogenetic Origin of City Planning, in: The Man and the City: Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

286. Norberg Schulz, C. Existence, space and architecture, Oslo, 1971.

287. Padro, Manuel Larrosa, A Model of Visual Form in Architecture, in: Architecture, Semiotics and social sciences. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

288. Pellegrino, Pierre (red.), Figures architecturales Formes urbaines, Anthropos, Paris, 1994.

289. Pellegrino, Pierre et al. The Man and the City: Spaces, forms, meanings. V.l. Ekaterinburg: Architecton, 1998.

290. Prak, N.L. The Language of Architecture. A Contribution to Architectural Theory. Mouton. 1968.

291. Pskov art treasures and architectural monuments. 12th-17th centuries. Leningrad: Aurora Art Publishers. 1978.

292. Rapoport, Amos, Human Aspects of Urban Forms, Oxford, Pergamon Press, 1977.

293. Rapoport, Amos, History and Precedent in Environmental Design, New York, Plenum, 1990.

294. Rapoport, A. Thirty-three Papers in Environment-Behavior Research, Newcastle (UK), Urban International Press, 1995.

295. Rappoport, Amos, Anthropology, Meaning and the Built Environment, in: Architecture, Semiotics and social sciences. Topogenetics. UIA Barcelona'96. 1997.

296. Sergueev, Andrey A. The semiotic invariance of environmental codes infViworks of Russian Constructivists / Pre-publications of 6 Congress of the International Association for Semiotic Studies. Guadalajara, Mexico. 1997.

297. Sergueev, Andrey A. On pragmatics of urban environment. Chaos as a condition of Order, in: Space and Text. Materials of Symposium of International Association for the Semiotics of Space, University of Urbino, 1998.

298. Todorov, Tz. Language and Literature / The Language of Criticism and the Sciences of Man. The Structuralist Controversy. Baltimore-London. 1970.