автореферат диссертации по архитектуре, 18.00.01, диссертация на тему:Формирование проблематики теории и истории советской архитектуры. 1917-1954 гг.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ПО АРХИТЕКТУРЕ И ГРАДОСТРОИТЕЛЬСТВУ ПРИ ГОССТРОЕ СССР ВСЕСОЮЗНЫЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ ТЕОРИИ АРХИТЕКТУРЫ И ГРАДОСТРОИТЕЛЬСТВА

На правах рукописи

^ТАФЬЕВА МАРГАРИТА ИОСИФОВНА

ФОРМИРОВАНИЕ ПРОБЛЕМАТИКИ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ СОВЕТСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ. 1917-1954 гг.

(Опыт историографического исследования)

Специальность 18.00.01 - теория и история архитектуры,

реставрация памятников архитектуры

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора архитектуры

Москва -1990

Работа выполнена во Всесоюзной научно-исследовательской институте теории архитектуры и градостроительства

Официальные оппоненты:_член-корреспондент АХ СССР, доктор

архитектуры, профессор А.В.Иконников;

- Д°КТ0Р архитектуры, профессор Ю.В.Ранинский;

- доктор исторических наук Т.П.Корашхина

Ведущая организация - ВНИИ искусствознания Министерства культуры СССР

специализированного совета Д 033.02.01 во Всесоюзном научно-исследовательской институте теории архитектуры и градостроительства - 121019, Москва, проспект Калинина, 5

С диссертацией иохно ознакомиться в библиотеке ВНИИ теории архитектуры и градостроительства

Автореферат разослан _

Ученый секретарь специализированного совета Р.Ы.Гаряев

Защита состоится

заседании

5г,!3»1ЕИ

О ^

:а.а.».:1г»г:с

I ВВЕДЕНИЕ

Советская архитектура насчитывает уже более семи десятилетий. Почти ровесниками ее являются первые попытки осмыслить процесс развития советской архитектуры теоретически и исторически. Однако до сих пор, насколько нам известно, не предпринимались усилия обобщить их и систематизировать, т.е. не ставился вопрос о создании историографии советской архитектура.

Диссертация представляет собой первый опыт ее разработки. В современной исторической науке понятие "историография" имеет два основных значения. С одной стороны, под историографией понимает историю исторической науки. В этом случае предметом изучения выступает вся область исторических взглядов, взятая в ее конкретном развитии. С другой стороны, под историографией понимается и область знаний историков о какой-то отдельно взятом предмете или объекте. Речь идет о сумме исторических знаний, посвященных; какому-либо периоду, событию, лицу, учреждению и т.п. В этом случае можно говорить, например, об историографии гражданской войны, или историографии Наполеона.

Наш предмет - историография советской архитектуры,в отличие от других сфер творческой деятельности, изучением которых занимается искусствознание (история музыки, театра, »выписи, скульптуры и т.д.) - занимает как бы промежуточное положение, ста историография в немалой степенг тяготеет ко второму из обозначенных определений, тах как по отношению ко всему историческому развитию ее объект (зодчество) носит частный, не всеобщий характер. Историческая наука знает бесконечное множество таких частных историография, отражающих сословный, профессиональный, региональный и т.д. характер объекта. Историограф может заниматься специально машиностроением или Курской областью, балетом или реформой Петра I. Но историография архитектуры,

взятой на достаточно большом историческом отрезке времени, все-таки быходит за рамки таких частных историография.

В самой деле, нсторико-теоретическая ыысль в сфере архитектуры, так же, как история архитектуры в целом, едва ли ыо-кет быть ограничена лишь областью специальных профессиональных воззрений. Весь опыт обращения к архитектурной мысли свидетельствует, что в ней отражены и выражены самые общие, самые актуальные проблемы эпохи в целом, а не только цеховые пристрастия зодчих. Действительно: трудно назвать крупного архитектора, чьи взгляды не поднимались бы до мировоззренческих обобщений. В этой мы видим одну из важнейших специфических черт изучаемой области знаний - теории и истории советской архитектуры. (Употребляя словосочетание "теория советской архитектуры", мы скорее отдаем дань сложившейся традиции. В сущности речь идет не о какой-то отдельной теории советской архитектуры, отличной от теории архитектура вообще, а о разработке общетеоретических проблем архитектуры на материале советского зодчества со всей его спецификой и историческим своеобразием. Можно говорить о советской школе теории архитектуры или о вкладе советских зодчих в разработку общетеоретических проблем архитектуры).

Таким образом, под историографией советской архитектуры мы будем понимать и историю истории отечественного зодчества послереволюционной поры, и, с другой стороны, всю область исторических и теоретических воззрений на этот предмет, развивавшихся от десятилетия к десятилетию нашего века.

Однако на первом этапе формирования новой научной дисциплины целесообразно ограничить работу изучением той проблематики, которая составляла основу развития теоретической и исторической мысли в советской архитектуре. Иными словами, исследовать советское зодчество, преломленное через взгляды теоретиков и историков (или мастеров архитектуры, выступающих в подобной роли).

Отсюда можно сформулировать цели п задачи исследования.

Основной целью является изучение советской архитектурной мели, ведущее к формированию новой области знания о советской архитектуре, предпринимаемое в пограничной сфере мезду архитек-пуроведением, эстетикой, историей СССР и социологией.

Эта цель влечет за собой следующие задачи:

- проанализировать генезис и развитие теоретической проб-гематикина разных этапах советской архитектура в тесной связи ; ее практикой, во взаимодействии с ней;

- выявить теоретические проблемы, наиболее актуальные для саждого периода развития советской архитектуры; рассмотреть их т содержательной уровне в многообразии авторских трактовок. На этой основе заложить базу для формирования предмета истории теории советской архитектуры;

- проследить и обобщить процесс накопления исторических шаний о советской архитектуре и на этой основе заложить базу утя формирования предмета истории истории советской архитектуры;

- создать библиографию по теории и истории советской архитектуры.

Эта задача для предпринятого исследования выходит за ранки фикладной, поскольку ее главный результат - выявление круга 1сточников по заявленной теме - собственно позволяет говорить о :озмохности формировать новые научные дисциплины.

Хронологические рамки исследования определяются между 1917 и 1954 годами. Однако жесткость названных дат весьма условна. Действительно, революционные потрясения 1917-го года далеко не сразу отразились на архитектуре. Можно с уверенностью говорить о том, что архитектурная мысль еще достаточно долго опиралась на сушу знаний, наработанных на рубеле Х1Х-ХХ веков. Поэтому столь необходимыми для исследования оказываются экскурсы в предреволюционные годы, теоретические, богатства общественной мысля

3

которых только начинают раскрываться, благодаря, в частности, исследованиям в области архитектуроведения, проведенным Е.Л. Борисовой, Т.П. Каждан, В.В. Кирилловым, Е.И. Кириченко, Т.А. Славиной и другими.

Почти так же условна и верхняя граница исследования, определяемая переломом 1954-1955 годов, когда круто изменилась вся ситуация в архитектурно-строительном деле. Однако, с одной стороны, существует достаточное число текстов, с очевидностью свидетельствующих о вызревании новой ситуации внутри профессии до перелома. С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов инерционность мьшшения, еще некоторое время после известных постановлений про-должаетего катиться по уже наезженной колее одних и тех же проблем, сувдений и представлений. Тем не менее, при всей условности обозначенных границ исследования выбранный период в истории советской архитектуры представляется достаточно целостным. Это период доиндустриального зодчества.

На защиту выносится обобщение и анализ проблематики теории и истории советской архитектуры в период между 1917 и 1954 гг., предпринятые как широкое междисциплинарное исследование.

Источники и литература.

Источники для изучения историко-теоретической мысли можно разделить на четыре группы. К первой относятся источники на словесной основе, т.е. корпус текстов, так или иначе связанных с интересующими нас проблемами. Вторая - это проектные материалы: эскизы, рабочие чертежи, макеты и т.д. (или их фотовоспроизведение) . Третью группу составляют сами архитектурные сооружения. Наконец, четвертая группа - это источники на изобразительной основе, фиксирующие архитектурное сооружение в натуре, независимо от того, существует ли объект или он утрачен. К таким источникам относятся фотографии, кинодокументы, рисунки с натуры, обмерные чертежи и т.д. В отличие от источников на словесной основе вторая, третья и четвертая группы выражают теорети-

еские воззрения тех или иных архитекторов в зашифрованном ви-е. Особенно важны эти группы источников тогда, когда отсутству-т тексты, а также при сравнении теоретической концепции, выра-енной вербально, с ее воплощением в проектно-строительной прак-ике. Все эти четыре группы источников находятся в сложном взаи-одействии друг с другом, отличаются разновременностью появле-ия и бытования, могут существовать совокупно или раздельно, ак, кажется понятным, что сначала возникает эскиз, затем соо-ужение, а потом уж его фотофиксация. Однако нередко эскизы по-вляются постфактум строительства и в таком случае ничем не от-ичаются от рисунков с натуры. Существуют иэскизы-воспомина-кя, воспроизводящие утраченные проектные материалы и т.д.

Однако нас, в первую очередь, будут интересовать источни-и, относящиеся к первой группе. И здесь мы вплотную подходим вопросу о критериях отбора текстов для создания историогра-ии советской архитектурной мысли. Чрезвычайно предварительно условно вццелим две группы текстов, которые на первом этапе :следования могут стать основой для ее формирования:

1) в тексте поставлена цель теоретического или историчес-ого исследования. Эта цель сформулирована и несомненна. Подобие труды наиболее приближены к тем, которые на современном тале развития науки могут быть отнесены к историко-теоретичес-им;

2) в тексте не ставилась цель специального исторического ли теоретического исследования. Тем не менее в нем, написанном ередко на остро современную тему, содержится не только некий абор фактических сведений (что делает такие труды неоценимым сточником по истории советской архитектуры), но и попытка их ценки, а, следовательно, подобные работы обладают определенны-и признаками историко-теоретического труда. Поскольку истори-э-теоретический труд при этих условиях невозможно выделить как амостоятельный жанр, исследователь сталкивается здесь с боль-

5

шим разнообразием видов и типов источников.

Так, интересной формой предъявления историко-теоретической мысли являются творческие отчеты архитекторов, широко практиковавшиеся в тридцатые годы. Большой информационной емкостью обладают некрологи - по сути. , небольшие исследования, посвященные творчеству какого-либо мастера, внесшего значительный вклад в советскую архитектуру. Важным источником для изучения историко-теоретической мысли являются рецензии на проекты, постройки, книги по архитектуре. Особое значение для исследования заявленной нами теш имеют материалы творческих дискуссий, совещаний, конференций и тому подобных профессиональных собраний, где об-сузвдались наиболее злободневные проблемы советской архитектуры на разных этапах ее развития. Важно зафиксировать значительное •разнообразие источников, их разноплановость и неравноценность как по степени достоверности, так и по содержательной емкости.

Не менее сложно обстоит дело с выявлением источников, поскольку специальных библиографий не существует, а имеющиеся библиографические списки по советской архитектуре неполны и не аннотированы. Это привело к необходимости самостоятельного выявления изданий, содержащих нужные материалы, что составило важный и трудоемкий этап работы* ^. Специфика архитектуры как области человеческой деятельности такова,что источники по интересующей нас проблеме оказываются разбросанными по периодическим изданиям весьма разного толка: общественно-политического, по искусству, транспорту, санитарии и гигиене, строительному делу, коммунальному хозяйству, жилищной кооперации и т.д. Не говоря уже о специальных профессиональных изданиях.

В данном случае нас меньше интересовали архивные фонды, поскольку, исследуя развитие историко-теоретической мысли,

Существенным подспорьем в этой работе оказываются сборники документов и материалов, выпускаемые ВНИИ искусствознания (составитель В.З. Хазанова).

представлялось целесообразным опираться на тексты, которые были известны современникам, встроены в культуру и могли способствовать пониманию тех или иных проблем. Исключение составляют материалы творческих совещаний, конференций и дискуссий, которые, как правило, были опубликованы в сокращенном виде или в виде изложений. В этом случае привлечение архивных материалов чрезвычайно желательно, поскольку позволяет более полно воспроизвести ход обсуждений, хорошо известных современникам, а потому ставших достоянием историко-теоретической мысли.

Предлагаемое диссертационное исследование является первой попыткой создания истории историко-теоретической мысли в советской архитектуре I9I7-I954 годов, поэтому у работы нет полных аналогий в прошлом. Тем не менее нельзя считать проблему полностью неразработанной. Вопрос о необходимости изучать историю архитектурных теорий, а следовательно - о расширении круга исторических знаний, поставил еще в 1947 году И.Л. Маца. Тогда же в Академии архитектуры было начато изучение истории архитектурных теорий, Кроме И.Л. Маца им занимались Д.Е. Ар-кин, А.Г. Габричевский, В.П. Зубов и Б.П. Михайлов. Однако эти исследования не были доведены до конца.

Сегодня имеется ряд работ, освещающих развитие теоретической мысли в советской архитектуре в отдельные периоды ее истории. Чрезвычайно много сделано для изучения теоретических концепций в отечественной архитектуре двадцатых годов С.О. Хан-Ма-гомедовым. Неоценимый вклад в исследование общетеоретических проблем советской архитектуры, в том числе градостроительных концепций рубежа 20-х - 30-х годов внесла В.Э. Хазанова. Следует назвать также работы A.B. Иконникова, A.B. Рябушина, H.A. Стригалева, Ю.П. Волчка, И.В. Коккинаки, исследования которых касались различных аспектов развития теоретической мысли в советской архитектуре и существенно способствовали формированию новой области знания.

Необходимо также отметить монографии, посвященные творчеству крупных мастеров советской архитектуры, таких, как А.К. Буров, М.Я. Гинзбург, И.А. Голосов, Г.П. Гольц, Е.А. Левинсон, И.И. Леонидов, К.С. Мельников, В.Н. Семенов, A.B. Щусев и ряда других, авторы которых много внимания уделили исследованию теоретических взглядов мастеров архитектуры.

Но все эти работы, несмотря на их большую научную значимость, не дают возможности выстроить целостную картину развития историко-теоретической мысли в советской архитектуре. При этом следует отметить, что наиболее изученными оказывают ся двадцатые - начало тридцатых годов. В самые последние годы в отделе советской архитектуры ВНИИТАГ ведется большая работа, связанная с изучением периода Великой Отечественной войны и послевоенного восстановления. В русле этой работы появился ряд трудов, нацеленных и на Изучение историко-теоретической мысли указанного периода (работы К.САшихмина, Ю.П. Волчка, C.D. Кавта-радзе, A.B. Кафтанова, Е.Г. Клевицкой, Ю.Л. Косенковой, Г.Н. Яковлевой), которые весомо заполняют существовавший здесь пробел. Таким образом, наименее исследованными оказываются тридцатые годы. Именно потому в диссертации этому периоду уделено особое внимание.

На материале первых советских десятилетий, как мы уже говорили, написан ряд работ, в которых проблемы зодчества обсуждаются в аспекте исследования его истории. Речь в них идет об особенностях основных течений (конструктивизм, рационализм и т.д.), о проектировании и застройке городов, о деятельности отдельных мастеров и т.д. Все это не является предметом нашего рассмотрения, а служит питательной средой, из которой возникает и развивается историко-теоретическая мысль.

Отсюда следует, что вся методика исследования, весь научный аппарат нашей работы не повторяют тех приемов, которые наработаны в области изучения истории советской архитектуры. Круп-

й масштаб предмета исследования предопределил обращение к ме-)дам разных наук и научных дисциплин. По ходу изучения при-юсь прибегать к материалу философских, социологических днс-шлин, к общеисторическим знаниям, к методам профессионально-эхитектурного анализа. Важнейшим для нашей работы стали источ-шоведческий и текстуальный анализы текстов, сравнительно-со-)ставительные приемы их исследования, их комментирование. В ) же время традиционно важнейшее выражение архитектурной мыс-I с помощью изображения, разумеется, не сбрасывается со сче->в, но занимает относительно более скромное место. С другой гороны, словесная ткань, используемая, скажем, в поясннтель-к записках, перестает здесь бытьпэддобным, только атрибута-юнным материалом. Она, наряду с другими текстами, становится центр исследования. Точно так же по-иному воспринимаются, шример, надписи на чертежах и эскизах, могущие расшифровать горский замысел или помочь в его понимании.

Исследуя историко-теоретпческие проблемы, осознаваемые »временниками и обсуждаемые ими (причем не только специалис-ши-профессионалами, но и общественными деятелями, фнлософа-[, писателями, критиками, журналистами н т.д.) автор становит-[ перед необходимостью отбора. Понятна, что в одной работе ¡т возможности равнозначно исследовать все проблемы, бытовав-1е в ооветской архитектуре на разных этапах ее развития. Опре-¡ляя круг проблем, которые подлежат исследованию, автор на осте изучения всего круга источников выбирал лишь те проблемы, 1Торые наиболее часто и активно обсуждались на том или ином •апе развития советской архитектуры, определяя в каждый данный »мент ее специфику.

Научная новизна исследования определяется тем, что впервые (бран, обобщен и осмыслен обширный текстовой материал, раскрытий становление и эволюцию историко-теоретнчесаой проблема-ют в советской архитектуре на достаточно протяженном отрезке

9

времен«. Впервые выявлены и на содержательном уровне рассмотрены теоретические проблемы, бывшие наиболее актуальными на разных этапах развития советского зодчества, в тесном взаимодействии с его практикой. Впервые с достаточной полнотой советская архитектура, исследована в преломлении взглядов теоретиков, историков, а также ведущих ее мастеров. К новизне работы можно отнести также первую попытку реконструировать процесс становления исторического знания о советской архитектуре.

Практическая ценность предпринятого исследования может быть охарактеризована в нескольких направлениях. По материалам диссертационного исследования автором написана глава (объемом 8 п.л.) "Советская архитектура I9I7-I940 гг." в коллективной монографии "Архитектура СССР I9I7-I987 гг." (М., Стройиздат, 1987); книга "Москва строится" (Ы., Московский рабочий, совместно с D.H. Волчком), монография "Сергей Сперанский" (Ы.: Стройиздат, Ленинградское отделение, 1989, совместно с В.С.Сперанской). Кроме того, по теме диссертации опубликовано несколько десятков статей в коллективных монографиях, сборниках, научной периодике.

Апробация. Основные результаты диссертационной работы были доложены на заседаниях отдела советской архитектуры и ученого совета ВНИИГАГ, на заседаниях дискуссионного клуба в Совзе архитекторов СССР, заседании кафедр* советской архитектуры Московского архитектурного института. Материал диссертационной работы лег в основу курса лекций "Основы историографии советской архитектуры", прочитанном автором в 1989 г. в Московском архитектурном институте; был использован Музеем города Москвы, Государственны! научно-исследовательским ыузеем архитектуры им. A.B. Щусева.

Структура работы. Диссертация разделена на два тома. Первый том - основной текст - состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении раскрывается актуальность темы, цель и

здачи исследования, его границы, освещается научная новизна и рактическая значимость работы. Первая глава "От многообразия эззрений к установлению единой творческой платформы (1917-Э32 гг.)" раскрывает процесс кристаллизации проблем советской зхитектуры, возникших в связи с новыми историко-социальншн 5стоятельствами, определяемыми революционными преобразования-4 в стране. Прослеживается связь этих проблем с теоретичесии-I разработками предреволюционного времени. Рассматриваются эрвые попытки осмыслить опыт советской- архитектуры историче-т.

Во второй главе "На пути формирования эстетических идеа-5В второй трети XX века (1932-1945 гг.)" рассматриваются провесы изменения теоретической проблематики в связи с эстетиче-юй переориентацией советского зодчества на освоение классиче-<ого наследия прошлого. Прослеживаются, как происходят эти изменил, их причины и движущие силы, а также влияние общеполк-гаеской ситуации на эти процессы и на развитие теоретического 1ания о советской архитектуре.

Третья глава "Нарастание" противоречий между целью и сред-гвами (1945-1954 гг.)" посвящена в основном формированию кор-гса проблем, связанных с восстановлением городов, разрушенных ) время Великой Отечественной войны, а также со становлением эвой отрасли народного хозяйства - заводского домостроения, осматривается идеологическая "поверхность" проблематики со-этской архитектур, отразившаяся в политической кампании борь-1 с космополитизмом в советской культуре, и ее влияние на разине теории и истории отечественного зодчества.

В заключение приводятся основные результаты и выводы ра-

эты.

Второй том - приложение - состоит из двух частей. Первая сличает библиографический указатель источников и литературы зтечественные книги и журнальные статьи на русском языке) пг

II

проблемам теории и истории советской архитектуры периода 19171954 гг. (более 900 названий). В библиографический указатель входят: справочные издания, публикации документов, материалов к воспоминаний, издания 1918-1954 гг. - источники по теме, а также опубликованные в 1955-1989 гг. исследования, связанные с проблемам! историографии советской архитектуры. Вторая часть тока содержит аннотированный библиографический указатель книг, Йрошор к периодических изданий, вщедаих в 1917-1932 гг. в навей стране на русском языке, в которых нашли отражение процессы, происходившие в советской архитектуре того времени.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Материал исследования позволяет убедиться в той, что прошлое советской архитектуры представляет собой емкое, разветвленное многообразие идей, концепций, фор», творческих течений. Оно не замыкается в рамки какой-либо одной узко понимаемой научной дисциплины. Можно с уверенностью утверждать, что здесь просматривается одна из специфических черт зодчества вообще, которое по сути своей может быть осмыслено как аспект любой человеческой деятельности во все времена и у всех народов. Именно поэтому каждое крупное явление в области архитектурной мысли с неизбежностью выходило на мировоззренческий уровень, в той или иной степени становилось заметным в духовной жизни целой исторической эпохи.

В атом отношении архитектурная мысль первых советских десятилетий не составляет исключения. Основные идейные построения зодчих определялись всем ходом исторического развития, они находились в сложной и неоднозначной зависимости от той идейной борьбы, в которой развитие страны шло от гражданской войны к нэпу, от нэпа - к катастрофам двадцатых-тридцатых годов и далее к Великой Отечественной войне и послевоенному периоду.

Вместе с тем необходимо отметить достаточно серьезные ог-

12

/аничения работы, предопределенные общеизвестной на сегодня :лабостыо гуманитарных наук, которые далеко еще не справились ! глубокой, но необходимой переоценкой как общегражданской ис-■ории СССР, так и с переоценкой в области истории общественной выели советского периода.

Общественная потребность в таких переоценках и переосмыс-ениях в надш дни столь высока, что вряд ли уместно было бы дать до тех пор, пока общественные науки проторят дорогу для сториографии советской архитектуры. Наоборот, представляется, то материал архитектурной мысли столь важен и столь влиятелен общемировоззренческой проблематике, что попытка его обобщить -усть и на специальном архитектуроведческом уровне - может стать олезной в общем контексте развития гуманитарных знаний.

Отсутствие обобщающих трудов по истории советской архитек-урной мысли связано не только с молодостью предмета исследова-ия, не только с трудностями объективных оценок недавнего про-пого. Здесь надо принять во внимание и слишком большую в пролом зависимость исследователей от текущей общественной ситуа-яи, резкие колебания идейных оценок, менявшихся иногда даже не э годам, а по месяцам и неделям. На протяжении двадцатых-соро-эвых годов, в частности, негативную службу истории архитектур-зй мысли сослужило специфическое понятие "актуальность", по-гоянно насаждавшееся сверху. Многие идеи, многие художествен-*е, социологические, политические построения, не попавшие в «ряд "актуальных", даже не критиковались, а просто замалчи-ались. Они как бы не существовали.

Так, уже с конца двадцатых годов, а в отдельных случаях и шыпе, советские обществоведы почти перестали оперировать ;ейным потенциалом, заложенным в "Программе РКП(б)", принятой 1919 году. Вслед за ними ее программными положениями пере->ают пользоваться историки и теоретики архитектуры. Такое поженив определяется тем, что весь опыт социального развития

13

страны показывает: общество живет далеко не в русле мировоззрения, носителем которого партия выступала в первые месяцы и годы после Октября. Примитивный коллективизм, весьма поверхностные представления об отношениях между городом и деревней, преодоление товарного хозяйства и многие другие мотивы оказались утопией^. Уже в тридцатые годы теория и практика архитектуры исходили из принципиально иных посылок. Но культовая природа воззрений, разумеется, не позволяла критически анализировать программу, которая формально действовала - ее ведь никто не отменял. Поэтому обществоведение в целом - и архитектурная мысль как часть его - прибегало к простому умолчанию; делался вид, что архитектурная мысль основывалась только на последних, текущих постановлениях и директивах.

В такой обстановке сама идея написания истории архитектуры, а уж тем более истории архитектурной мысли, становилась невозможной. Автор, пишущий в сороковые годы, не мог прямо признать, что начальный этап архитектурной мысли был в немалой своей части построен на мировоззренческой утопии, на несбывшихся прогнозах времен "военного коммунизма". Точно так же историки и теоретики пятидесятых годов даже в период "оттепели" не могли позволить себе оценку недавних тридцатых-сороковых как проекцию бюрократической утопии на материал архитектурной мысли.

В этой связи возникает очень важный, но, по-видимому, совершенно нетронутый теоретиками вопрос об архитектурной терминологии, о ее динамике от десятилетия к десятилетию. Еще в середине двадцатых годов Ю.Н. Тынянов почувствовал, что современная ему гуманитарная наука перестала пользоваться жесткой, раз и навсегда научно установленной терминологией. Один и тот же термин, как оказалось, используется в совершенно различных зна-

См.: Журавлев В., Спирин Л. УШ съезд РКП(б): взгляд в будущее. // Правда, 1989, № 83 (25801), 24 марта.

14

чениях не только в одном и том же кругу исследователей, но подчас даже в пределах одного научного труда. Тынянов не видел в том большой беды, полагая, что в истории науки есть периоды, когда строгие дефиниции только задерживают развитие положительных знаний. Но на рубеже двадцатых-тридцатых годов такая академическая "вольность" оказалась очень удобной не для установления, а для сокрытия научной истины.

Сегодня мы с полным основанием говорим о резком переломе отечественной истории, пришедшемся на 1929-1930 годы. Но идеологическая поверхность текущей жизни, по-видимому, не претерпела коренных изменений. В тридцатые годы, точно так же, как и в двадцатые, употреблялись понятия "социализм", "союз рабочего класса с крестьянством", "диктатура пролетариата", в ходу были те же цитаты из Маркса и Энгельса. Но наполнение понятий, смысл слов, существенно изменились.

Это хорошо видно на терминологии, которой пользовались зодчие, историки и теоретики архитектуры. Было бы наивным полагать, что такие клише, как "социалистическое расселение", "отношения между городом и деревней", "социалистический город" и многие другие, включая и обобщенную формулу "социалистический реализм", не претерпевали на протяжении десятилетий коренных и существенных деформаций.

Отечественная архитектурная мысль нашего столетия и весь так или иначе связанный с ней комплекс философских, эстетических и специально-профессиональных идей представляют собой чрезвычайно противоречивую, а подчас и просто запутанную сферу общественного сознания. Продвигаясь от десятилетия к десятилетию, мы, как правило, лишь с трудом, лишь условно, можем вццелить те или иные ведущие направления теоретической мысли, как бы определяющие лицо эпохи.

Быть может, в этом и состоит одна из основных особенностей избранного периода, охватывающего почти сорок лет двадца-

того века (1917-1954).

XX век с его войнами, революциями, о его резкими социально-историческими переломами, видимо, не дает возможности наблюдать эволюционную смену концепций; спокойное "перетекание" от одних воззрений к другим - здесь скорее исключение, чем правило. Темпизменения социальных реальностей таков, что архитектурная мысль нередко отрывается от породивших ее общественных ситуаций, пытается обогнать собственное историческое время и потому при жизни авторов не воплощается. С другой стороны, тот же быстрый темп изменений часто не дает той или иной системе воззрений естественно окончить свои дни - она продолжает жить, соседствовать с другими, более поздними наслоениями.

Это сосуществование (мирное, а чаще немирное) и становится ведущей характеристикой новейшей отечественной архитектурной мысли. Полный репертуар представлений о зодчестве, взятый по любому хронологическому срезу нашего периода, с неизбежностью дает такую палитру красок, такое разнообразие противоборствующих лагерей, школ, идейных оттенков, что нередко приводит к ощущению полного хаоса. Это связано с несколькими обстоятельствами.

Во-первых, отечественная архитектурная мысль существует и развивается не сама по себе в дистиллированной профессиональной среде, а выступает как часть, точнее, как аспект общественной мысли - философской, социологической, историко-политической. Еще на подступах к XX веку Ф. Энгельс пытался сформулировать особенности воззрений русских философов, воззрений, отражающих противоречивую подоснову социальной ситуации России, где много-укладность хозяйства предопределяла собой целый спектр противо-ественных одновременностей как в материальной, так и в умственной сферах,.

Энгельс в 1893 году в письме к Г.В. Плеханову писал: "В такой стране, как ваша, где современная крупная промышленность

привита к первобытной крестьянской общине и одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же в интеллектуальном отношении окруженной более или менее эффективной китайской стеной, которая возведена деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний ццей. Возьмите беднягу Флеровского^, который воображает, что столы и кровати мыслят, но не имеют памяти. Это стадия, через которую страна должна пройти. Постепенно, с ростом городов изолированность талантливых людей исчезнет, а с ней исчезнут и эти идейные заблуждения, вызванные одиночеством, бессистемностью знаний этих случайных чудаков-мыслителей .

Тем самым одновременное сосуществование воззрений, которые логикой истории должны были бы хронологически далеко отстоять друг от друга, коренилось в самых основах отечественной действительности. Синхронное "хождение", скажем, конструктивистского авангарда ^"красной дорики" в этой связи вовсе не нонсенс, а обыкновенное русское явление - оно даже и не специфически архитектурное. Например, I. Толстой и Чехов были современниками, а между тем, по словам Г.В. Плеханова, при "нормаль-но"-западном типе общественного развития их должно бьшо бы разделять одно-два столетия.

Во-вторых, сложности и противоречия русской архитектурной мысли предопределялись и общемировой ситуацией.

Здание классической физики, казавшееся завершенным, буквально рухнуло на глазах одного поколения. Вслед за успехами передачи электрической энергии на большие расстояния, имевшими для градостроительства прямые концептуальные и технологиче-

^ Флеровский (Берви) В.В. (1829-1918) - социолог, публицист, экономист, представитель утопического социализма. Русский корреспондент К. Маркса.

^ К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М.: Политиздат, 1967. С. 723.

ские последствия, родилась и сделала первые шаги физика атомного ядра. Открытия Рентгена, Беккереля, супругов Кюри, разумеется, не повлияли непосредственно на профессиональные занятия зодчих, равно как изобретение радио и кинематографа. Но человечество отныне начинает привыкать к существовгшию неких объектов, не постигаемых чувственно, но несомненно реальных. В этих объектах прозревается близкое будуцее цивилизации. Обсуждениями таЯн атомных ядер, рентгеновских излучений, радиоволн полны сочинения философов, литераторов, журналистов; старше и младшие искусства мобильно откликаются на веяния времени, поклоняются им. Не остаются в стороне и зодчие. Отсюда возникновение многочисленных сайентистских концепций, возведение принципов техника и технологии в ранг эстетических категорий.

Кроме того, сама архитектура как материальный объект обладала гораздо большей устойчивостью (или, если угодно - инерцией), чем гибкий, динамичный, постоянно меняющийся пласт архитектурной мысли. В картину общественных представлений о зодчестве это в каждый данный момент вносило существенные сложности и противоречия. Можно было предать анафеме, "вдейно разгромить" то или иное творческое течение. Но это не означало, что подлежали сносу сооружения, выполненные в идейном русле этого течения -они благополучно существовали и, следовательно, воздействовали на вкусы, на сознание многих поколений современников. Не подвергались коренной ломке и воззрения зодчих. Официальные концепции, как мы уже говорили, могли резко меняться с сегодня на завтра. Но профессиональные и мировоззренческие представления мастеров - особенно крупных - поддавались лишь медленной, идущей через десятилетия эволюции, обогащались лишь многолетней социальной и творческой практикой.

Вот почему в пределах избранного предмета все датировки крупных идейных сдвигов по необходимости условны, носят ограниченный характер. Так, 1917-й год не был рубежным для развития

отечественных архитектурных теорий. Существует единый блок знаний и концепций, формирование которого приходится на 90-е года прошлого столетия, а верхняя граница тяготеет к концу двадцатых годов века нынешнего. Оговоримся: здесь речь вдет лишь о теоретической базе; что же касается архитектурно-проектной и строительной практики, то ее периодизация требует специальных исследований. Можно лишь предположить, что точного совпадения границ теоретического и проектно-строительного "блоков" в архитектуре конца XIX - начала XX веков не будет.

Особенно хорошо неразрывность, преемственность теоретических воззрений просматривается при. анализ проблемы нового и реконструкции исторически сложившегося городов - важнейшей, обсуждавшейся и на рубеже XIX и XX вв., ив первые десятилетия века нынешнего. Уже столетие назад новый город осознавался не только как объект проектирования, но н ках объект исследования, что существенно изменяло сферу применения профессиональных усилий. Аналитико-философское отношение к городу как таковому и новому городу ках одному из проявлений феномена города вообще, приводило к тому, что он рассматривался как город идеальный. В Россия такая трактовка привела к тому, что представление о новом городе оказывалось тесно связанным с концепцией городов-садов Э.Говарда. Отечественные градостроители выстраивали своеобразную цепочку: новый город« городу будущего « идеальному городу - городу-саду. Идея города-сада, развитая в России, оказалась плодотворной еще в одном смысле - она вплотную подводила к идее организации расселения на значительной территории, к идее пространственно-социальной и функциональной связи отдельных населенных пунктов между собой.

Первым условием к постановке принципиально новых задач в послереволюционное время была отмена частной собственности, вторым - разработка плана ГОЭЛРО, позволившего реально подойти к проблеме расселения и поставить ряд теоретических и практичес-

19

кюс проблей, в том числе - о зоне распространения влияния города, об условиях создания нового города, об организации единой сети городов и т.д. В разработке этих вопросов большую роль сыграл Б.В. Сакулин.

К числу достижений отечественной градостроительной мысли 20-х гг. несомненно мохно отнести разработки В.Н. Семенова, связанные с принципами организации большого города и прилегающего к нему района.

Другое видение пространственной организации страны предложил известный ученый-аграрник A.B. Чаянов, представлявший себе Россию как пространственное взаимодействие свободных крестьянских потребительско-трудовых хозяйств. Взгляды Чаянова не имеют прямых аналогий в теории и практике советского градостроительства, ибо все оно (в том числе и дезурбанкеты) исходит из развития промышленности. Чаянов же - принципиальный противник индустрии как основы народного хозяйства. Несомненная утопичность идей Чаянова не должна затмевать того обстоятельства, что изъятие его трудов из отечественной культуры во многом отодвинуло понимание и разработку теории среды, внедрение в архитектурную мысль средового подхода, осознание ценности культурного ландшафта. Ыы снова, как и во многих других случаях, получаем вдеи, ровденные в нашей стране, из третьих рук.

Многие идеи, связанные с представлением о расселении будущего, об идеальном городе-саде, можно почерпнуть из ряда литературных сочинений 20-х гг. - Валентина Катаева, Ильи Эрен-бурга, Михаила Кольцова, Алексея Толстого и других. В ходе дискуссии о городах-садах, происходившей в 1922-1923 гг., снова высветилась неотделимость в теоретической мысли того времени проблемы нового города от проблемы города-сада. И в трудах профессионалов, и в работах Чаянова, и в литературных сочинениях исподволь формулируется прямая связь между строительством новых городов и уничтожением старых. В дискуссии о городах-са-

дах уже проявились (пусть в зачаточной форме) те вопросы, которые с большой полнотой будут обсувдаться во время второй градостроительной дискуссии в 1929-1930 гг. в полемике между урбанистами и дезурбанистами. Эти две дискуссии обладают многими общими чертами. Сходным в них была и общность взглядов спорящих сторон, не усмотренная ими в пылу полемики. Здесь важно обратить внимание на то обстоятельство, что вторая градостроительная дискуссия была начата не архитекторами, а экономистами. Зодчие подключились к ней несколько позднее, втянутые в дискуссию страстями вокруг вопросов, решать которые они были призваны в силу специфики своей профессии. Однако для их' решения у архитекторов не было исходного материала, поскольку многие социальные вопросы оказались к этому времени лишь поставленными, но не решенными. Отсюда - отмеченная современниками почти неправдоподобная ситуация отсутствия у множества городов генеральных планов. Таким образом, в градостроительстве рубежа 20-х - 30-х гг. различаются три уровня: теоретический, привнесенный не архитекторами, но подхваченный и развитый ими; проектный - нацеленный в будущее (это, в основном, схемы, созданные архитекторами и являющиеся как бы иллюстрацией, графическим изображением теоретических разработок). И, наконец, - реальное проектирование, весьма слабо связанное с первыми двумя уровнями.

Одной из ведущих проблем, обсуждавшихся в первые послереволюционные годы, была проблема формообразования, которой активно занимались сторонники основных новаторских течений - рационалисты и конструктивисты. И здесь также прослеживаются надежные связи между их разработками и теми теоретическими концепциями, что существовали в предреволюционное время. Активные поиски новых форм в архитектуре, давшие столь блистательные плоды в 20-е гг., происходили в отечественном зодчестве значительно раньше и.к началу революционных преобразований в стране уже имели некоторый задел теоретических разработок достаточно

широкого плана.

Несмотря на подход к проблемам формообразования как бы с разных сторон (конструктивисты шли, по определению С.О. Хан-Магомедова, от функционально-конструктивной основы, а рационалисты - от объективных законов восприятия), можно выявить немало общего, что роднит эти направления между собой. Доказательством тому может служить проведенное в работе сопоставление взглядов А.Н. Ладовского (рационализм) и М.Я. Гинзбурга (конструктивизм) на проблему формообразования. Оно позволяет говорить о том, что по сути ими была создана единая для них концепция формообразования. В ее фундаменте достаточно прочно лежат разработки теоретиков психофизиологического направления и направления, связанного с морфологическим аспектом формообразования, относящиеся к рубежу Х1Х-ХХ вв. Вершиной ее можно считать создание метода, вооружавшего архитектора точным научным знанием. Каков этот метод - функциональный или психоаналитический - не главное. Важнее, что оба они приводят к действенным (и при этом достаточно сходным) результатам. Доказательств тому - множество, но одно из самых впечатляющих - выход и Ладовского, и Гинзбурга на проблемы стандартизации строительства.

Плюрализм мнений, характерный для 20-х гг., в то же время сопровождался непримиримостью по отношению ко всем инакомыслящим, бывшей постоянным фоном творческой жизни тех лет и всегда приобретавшей политическую окраску. Уже в 1928 г., когда была сделана первая попытка сплотить деятелей различных искусств под эгидой Всероссийского объединения работников новых видов художественного труда "Октябрь", его организаторы полагали, что пространственные искусства находятся в состоянии кризиса. Одним из проявлений начавшегося перелома явилось создание ВОПРА (1929 г.), присвоившего себе исключительное право говорить от имени пролетариата (функции, аналогичные тем, что выполняла РАПП в литературе). В лексике представителей пролетар-

ских архитекторов (А.И. Михайлов, А.Г. Мордвинов и др.) отчет-пиво ощущается эхо событий, потрясавших в те годы страну и немедленно проецировавшихся на архитектуру. Теоретические установки вопровцев отличались противоречивостью. Так, с одной стороны, они провозглашали необходимость изучать культуру прошлого, а с другой - возмущались действиями A.B. Щусева и других зодчих старшего поколения, направленными на сохранение памятников архитектуры. Изучая тексты, принадлежавшие вопровцам, можно утверждать, что на первых порах под наследием прошлой культуры, которое необходимо усваивать, они полагали мастерство, технику и инженерию. Однако довольно быстро, как это нередко бывало на рубеже 20-30-х гг., пущенное в оборот вопровцами словосочетание заполнилось иным содержанием - как раз тем, от которого они открещивались в своей Декларации, т.е. свелось к подражанию и механическому копированию. Для понимания того, как это происходи-то, чрезвычайно важен проведенный анализ материалов конкурса на Дворец Советов, проходившего в четыре этапа с 1931 по 1933 гг.

Известно, что между творческим проявлением личности архитектора и его теоретическими высказываниями всегда существует эпределенный разрыв. Пожалуй, никогда этот разрыв не был столь ощутим, как в архитектурной жизни 30-х гг. Так, фактически ни один из мастеров не говорил о работе с архитектурой прошлого на уровне форм и деталей, все в той или иной степени настаивали на познании методов работы зодчего, красоте классических сооружений и т.д. Однако в реальности возвращение к традицион-нализму вылилось в конечном итоге в работу с формой.

Важнейшим этапом в осознании новой проблематики стала дискуссия "Творческие задачи советской архитектуры и проблема архитектурного наследства" (1933 г.), проведенная только что созданным единым Союзом архитекторов. Анализ текстов показывает, что ни один из участников дискуссии (среди них - Д.Е. Аркин, B.C. Балихин, A.A. Веснин, И.А. Фомин и др.) не отказался от

взглядов, высказанных в предыдущий период развития отечественной архитектуры, лишь корректируя и несколько модернизируя их в духе времени. Тем не менее дискуссия выявила те основные творческие вопросы, которые требовали сиюминутного - теоретического и практического - осмысления. Это проблемы архитектурного наследия, образа, формы, стандарта, классики и синтеза искусства. Темы, затронутые в ходе первой творческой дискуссии, нашли дальнейшее развитие через год в другой дискуссии, озаглавленной "Уроки майской архитектурной выставки".

Исследуя ситуацию рубежа 20-30-х гг., можно с достаточной определенностью утверждать, что первые признаки кризисных явлений в архитектуре проявляются уже в 1927-1928 гг. Отсюда начинает раскачиваться маятник изменения эстетических ориентации и предпочтений, что привело в результате к коренной их смене. В новой политической ситуации "левое" искусство (в том числе и архитектура) не могло быть принято сознанием большинства тех, кто в тот момент руководил искусством, и тех, кому оно предназначалось. Относительные легкость и быстрота, с какой "левое" искусство, нацеленное на новацию, уступило место ориентации на освоение наследия прошлого, свидетельствует о значительном опережении сознания художников по отношению к сознанию массы, носящему, в основном, добуржуазный характер.

К рубежу 20-30-х гг. относятся и первые попытки создать историю советской архитектуры. Однако стремление осознать себя исторически проявилось уже в начале 20-х гг., ко времени, когда ведущие архитектурные течения эпохи уже сформировались. Среди тех,, кого следует считать первыми историками советской архитектур!, необходимо назвать М.Я. Гинзбурга, И.Г. Званского, Д.Е. Аркина, А.И. Михайлова, Л.М. Лисицкого, Р.Я. Хигера. Их труды заложили основы создания фундаментальных работ в области истории советской архитектуры - и собранными ими материалами, и принятым типологическим принципом, и вычленением первого пе-

риода ее истории.

К середине 30-х гг. освоение архитектурного наследия прошлого превратилось в факт творческой жизни. Это сказалось и на объемном проектировании, и на градостроительных поисках. Создание административно-командной системы с ее централизацией вновь поставило вопрос об идеальном городе будущего, воплощавшем новые политические и эстетические принципы. Таким городом виделась Москва - по лексике тех лет -.столица первого в мире социалистического государства, по сути - ныперскнй город, долженствующий выражать величие сталинской эпохи. .Эти устремления воплотились в разработке, а затем и частичной реализации генерального плана Москвы 1935 г., долгие годы считавшегося эталонным градостроительным документом и оказавшим большое влияние на все развитие советского градостроительства - как его теории, так и практики. Вот почему в работе уделено особое внимание изучению кристаллизации концепции этого документа, которая складывалась из двух составляющих - одна шла снизу и представляла собой общественный заказ, другая насаждалась сверху и выражала взгляды руководства страны. Высокому назначению столицы не мог соответствовать старый город с узкими улицами и обилием культовых сооружений. Вопрос о перепланировке Москвы перерастал из градостроительного в политический.

Мы уже говорили о том, что в советское.время проблема нового города и проблема- реконструкции города исторического оказались тесно переплетенными. И в социальном заказе, на основе которого формировалась концепция генерального плана 1935 г., отчетливо выразилось желание видеть по сути новый город, решительно отличающийся от старого и даже агрессивный по отношению к нему. Против такого подхода решительно возражал В.Н. Семенов; именно ему принадлежит идея положить в основу проекта исторически сложившуюся планировочную структуру города - наиболее существенное теоретическое завоевание генерального плана 1935 г. .

Другим важнейшим положением, также сформулированным Семеновым, было целостное видение города - здесь истоки того, что мы сегодня называем градостроительным подходом. Подобное отношение приводило к тому, что город разрабатывался как целостная художественно-градостроительная структура, отвечающая единовременно комплексу планировочных и художественно-образных задач. Однако при всей своей привлекательности проектируемые ансамбли практически не учитывали существующей городской среды. Такое положение явилось результатом двойственности, заложенной в концепции генерального плана, поскольку провозглашение исторически сложившейся структуры города отправной точкой для его дальнейшего развития сопровождалось и утверждением о необходимости создания нового облика Москвы как столицы первого в мире социалистического государства. Эта двойственность приводила к хорошо известным драматическим коллизиям. В архитектурно-проектной и строительной практике Москвы 30-х гг. новому всегда отдавалось предпочтение перед старым, которое обычно воспринималось как досадная помеха на пути создания нового города. Возникала парадоксальная ситуация - в то время, когда архитектурньы лозунгом эпохи стало освоение наследия прошлого, когда творческие устремления зодчих были прямо ориентированы в традицию, реально существующее прошлое города, как правило, не принималось во внимание. Должно было пройти немалое время, в том числе и военные годы с гибелью огромного числа памятников архитектуры, чтобы их духовная ценность вновь обрела в массовом сознании культурную значимость. Годы понадобились и на то, чтобы возникло новое понимание городской среды.

Важно отметить и другое - продуктивные теоретические положения генерального плана (понимание города как единого организма, ансамблевость застройки, озеленение и обводнение, вывод вредных промышленных предприятий и т.д.) остались утопией и в практике советского градостроительства сколько-нибудь полно

реализованы не были. В то же время их частичная реализация приводила к серьезным деформациям городских структур, к разбалан-сировке городских организмов, к экологическим просчетам, к гибели существующей городской среды, к созданию парадных, трудно обживаемых и слабо связанных с городом фрагментов. То же происходило и во всех остальных сферах архитектурной деятельности. Так, в преддверии I съезда советских архитекторов (июль 1937 г.) К.С. Алабян формулирует отличительные черты советского зодчества. К ним он относит: I) создание архитектурно полноценного сооружения во всех областях социалистического строительства, а не только в уникальных сооружениях; 2) комплексность проектирования и строительства; 3) базирование на передовых достижениях науки и техники; 4) единство метода и мировоззрения. Нетрудно заметить, что на всех этапах развития советской архитектуры, включая современный, эти отличительные черты провозглашались основополагающими, оставаясь при этом в большей своей части не более, чем лозунгами.

Большую роль в складывании теоретической проблематики конца 30-х гг. сыграл I съезд советских архитекторов, материалы которого, не изданные одной книгой, до сих пор нё были исследованы. В то же время они представляют собой настоящую энциклопедию архитектурной жизни - и по широте затронутой проблематики, и по представительности, и по участию в нем крупнейших советских архитекторов. Практически все вопросы, обсуждавшиеся на съезде, сформировали костяк творческо-теоретической проблематики, которая неизменно привлекает внимание архитекторов. С той только особенностью, что на одних этапах развития советской архитектуры на первый план выдвигаются одни вопросы, на других - иные. Ведущее место среди обсуждавшихся на съезде заняли проблема освоения наследия прошлого и связанная с ней проблема поисков национального своеобразия архитектуры. Интенсивно обсуждались проблемы индустриализации, стиля и градо-

строительства. Первый съезд осудил практику "декоративных излишеств" и "архитектурной архаики". Тем не менее эта. Линия развития советской архитектур! оказалась необычайно жизнеспособной. Однако вопрос о борьбе с "излишествами" был. поставлен уже в 30-е гг., когда лозунг освоения наследия еще только входил в архитектурную практику, к поставлен самими архитекторами. Тонкий слой авангардизма был сорван общим потоком вкусовых предпочтений, идущих единовременно и сверху, и снизу. Никакие заклинания и увещевания не могли остановить этот напор. Авангардистов смели потому, что их произведения были непохожи на идеал, видевшийся заказчику. Вновь обретшие силу "классики" утонули в общем потоке эпигонства и профессиональной полуграмотности. С точки зрения подавляющего большинства заказчиков разницы между произведениями Жолтовского или, скажем, Мордвинова, не было. Просветительские копии Жолтовского или сознательные стилизации Щусева для непрофессионального взгляда были неотличимы от изделий архитектурных эпигонов. Точно так же обстоит дело и с текстами, принадлежащими перу теоретиков или мастеров архитектуры, и занимающих крупные посты чиновников. Их лексика практически идентична и потому нелегко прорваться сквозь словесные клише, стереотипные заклинания, которыми столь богата архитектурная печать 30-50-х гг. Конечно, историко-тео-ретическая мысль в архитектуре здесь лишь частный случай проявления общественного сознания.

Много внимания на съезде было уделено проблеме социалистического реализма, к этому времени уже получившей некоторую теоретическую разработку. В работе реконструирована история вхождения этого термина в архитектурную жизнь, его бытование и нюансы трактовки в сопоставлении с ведущими высказываниями мастеров и общественных деятелей на I съезде советских писателей в 1934 г. (М. Горький, Н. Бухарин, Т. Табидзе и др.). В довоенной советской архитектуре социалистический реализм это и метод,

и принцип и одновременно стиль. Его основные черты: идейность, реалистичность, правдивость, классичность, овладение современной техникой, образность, синтез искусств, связь с природой, забота о человеке. При этом одни и те же слова у разных авторов наполняются различным содержанием, что и приводит к эластичной трактовке всего понятия в целом.

В середине 30-х гг. творческие направления, действовавшие в предшествующий период, уже прекратили свое существование. Сложился так называемый единый фронт советской архитектуры. Однако это не исключало наличия различных творческих устремлений и теоретических концепций. Для подтверждения этого в работе кратко рассматриваются теоретическая платформа И.В. Жолтовского и отдельных представителей его школы (Г.П. Гольц, А.К. Буров) , взгляды эклектиков (A.B. Щусев, Д.Н. Чечулин), концепция "монументальной классики" (H.A. Троцкий, И.А. Фомин, В.А. Щуко, Л.В. Руднев), теоретическая платформа постконструктивизма (A.A. Веснин, М.Я. Гинзбург), взгляды Б.М. Иофана.

Поворот к освоению наследия прошлого знаменовался пристальным вниманием к проблемам истории архитектуры, в том числе и советской. Исторические исследования сосредотачиваются в стенах созданной в 1933 г. Академии архитектуры, где они, пронизывая всю деятельность Академии, ждутся на серьезном методологическом уровне. Работа над созданием курса истории архитектуры хорошо отражала процессы, происходившие в исторической науке того времени и наталкивалась на те же трудности, связанные с отбором материала, идеологически господствующим толкованием истории. Особенно сложно обстояло дело с созданием истории советской архитектуры, поскольку весь авангардизм 20-х гг. к середине, а особенно к концу следующего десятилетия, подвергается резкой критике. Завершение первой творческой перестройки сопровождается появлением негативной оценки всего предыдущего периода развития советской архитектуры. На следующем этапе целые

творческие направления (в первую очередь конструктивизм и рационализм) вовсе выпадут из орбиты внимания историков. В результате оказалось, что у советской архитектуры к концу 30-х гг. вовсе отсутствовала история; начальная "точка отсчета" в сущности передвинулась на 15 лет вперед.

Следующий, принципиально важный для ооветской архитектуры период, связанный с формированием комплекса весьма разноуровневых проблем, идей и концепций - от политических и идеологических до сугубо технических и утилитарных - относится к сороковым годам, ко времени восстановления городов, разрушенных во время Великой Отечественной войны. Все они, завязанные в тугой узел, трансформируясь и приобретая новые оттенки содержания, оказались необычайно жизнестойкими. "Прорастая" в разные годы послевоенного развития архитектуры, они во многом определили ее современное состояние.

В процессе работы московских архитекторов над генпланами разрушенных городов, начатой еще в конце 1942 г., был выработан единый подход к проблеме их восстановления. Характерен сильный и стремительный поворот в осмыслении ценности исторического прошлого; этот вновь формирующийся подход дает реальные плоды лишь спустя десятилетия. Другая сторона концепции восстановления городов состояла в четко сформулированной задаче отразить пафос победы. Это приводило архитекторов, проектирующих города (а среди них были лучшие московские зодчие - К.С. Алабян, Г.Б. Бархин, А.К. Буров, Г.П. Гольц, И.В. Жолтовский, Б.М. Иофан, Н.Я. Колли, С.Е. Чернышев и др.) при разных планировочных решениях к близким архитектурным приемам, ориентированным в традицию. В эпоху, когда сложились устойчивые стереотипы апелляции к прошлому, с новациями дело обстояло чрезвычайно сложно. Именно поэтому нз были поняты проект Ялты, разработанный А.К. Буровым, его же храм Славы и другие (очень немногие) проектные разработки, в которых авторы стремились вырваться из

жестко заданных оков традиционалистской эстетики. В русле этой эстетики проектировались и высотные здания.Москвы, которые также рассматривались как своеобразный памятник Победы.

В текстах, относящихся к военному и послевоенному времени, настойчиво просматривается неотделимость проблем восстановления городов от проблемы массового индустриального домостроения. С его помощью наиболее конструктивно мыслившие зодчие полагали возможным быстрейшее решение жилищной проблемы, чрезвычайно обострившейся в годы войны. Разработки в этой области шли очень интенсивно. Постепенно трудами многих архитекторов и инженеров (в их числе - К.С. Алабян, Д.Е. Аркин, Н.П. Былинкиц, А.К. Буров, В.А. Веснин, М.Я. Гинзбург, Г.П. Гольц, И.В. Жолтовский, A.M. Зальцман, Г.Ф. Кузнецов, А.Г. Мордвинов, Н.П. Шеломов и др.) кристаллизовалась концепция массового индустриального домостроения, которой суждено было воплощаться в действительность лишь во второй половине 50-х гг., причем в крайне уродливой форме. Велись серьезные исследования и в области типизации проектирования и строительства, к сожалению, далеко не все внедренные в практику строительства, что привело к тяжелым последствиям для советской архитектуры. Параллельная разработка технологии крупнопанельного домостроения и серийного метода типового проектирования, выражавших по состоянию на рубеж 40-50-х гг. передовой уровень проектного мышления, неизбежно должна была привести к их встрече. Она произошла в начале 50-х гг., но не дала ощутимых результатов в реальном строительстве. Понадобилось почти 3 десятилетия, чтобы уменьшить разрыв между уровнем проектного мышления и возможностями индустриальной базы в момент "запуска" домостроительного конвейера.

В нашем архитектуроведении и в общественном сознании бытует представление: многие архитектурно-художественные просчеты, обнаружившиеся в крупнопанельных домах первого поколения,

связаны с тем, что на начальном этапе их создания художественные проблемы не обсувдались. Это неверно. Более того - в обсуждении эстетических проблем крупнопанельного домостроения были втянуты и инженеры. Анализ материалов, связанных с первыми шагами заводского домостроения, убеждает в том, что многие существенно важные вопросы по состоянию на начало 50-х гг., еще требовали серьезной аналитической разработки, не говоря уже об экспериментальной проверке. Партийно-правительственные постановления середины 50-х гг. не были "громом среди ясного неба"; они застали архитектурный цех в разгар еще далекой от завершения работы над вопросами индустриализации и типизации строительства. Но социальная ситуация в стране заставила принять волевое решение. Проектировщикам, в сущности, пришлось выпускать из рук полуфабрикат, который начал огромными тиражами сходить с домостроительного конвейера, породив неисчислимое количество проблем; их решение пока не представляется близким.

Многое из того, что легло в основу концепции заводского домостроения, было воспринято из зарубежной практики (превде всего США), которая достаточно широко освещалась на страницах профессиональной печати в годы войны и в первые месяцы после ее окончания. К концу 40-х гг. ситуация стала иной."Холодная война" привела к резкому изменению политики - теперь необходимо было вытравить из памяти все то положительное из опыта зарубежных стран, что могло в ней укорениться. На это и была направлена в первую очередь политическая кампания борьбы с космополитизмом , "пик" которой пришелся на 1949 г. Враждебным направлением в архитектуре признавался конструктивизм, что привело к еще более прочному его отъединению от советской архитектуры. Запрет использовать в восстановительном строительстве способы, сходные с теми, что были разработаны, в частности, в США, привел в конечном итоге к постепенному свертыванию заводов деревянного индустриального домостроения, к отказу от малоэтажного

строительства. Кампания борьбы с космополитизмом способствовала переориентации архитекторов на другие виды жилищного строительства, а также объективно поддерживала направление, получившее затем название "украшательства". Руководство страны, публично заявляя о необходимости решения жилищной проблемы, в то же время было гораздо больше озабочено возведением сооружений, призванных возвеличивать эпоху и ее "творца". В ходе кампании гонениям подвергся И.В. Жолтовский, была разгромлена и историко-теоретическая мысль, ошельмованы ее лучшие представители -Д.Е. Аркин, И.Л. Маца, А:В. Бунин, Н.И. Врунов и некоторые другие.

Одним из негативных последствий кампании было прекращение обмена информацией между СССР и зарубежными капиталистическими странами. Первая статья об их архитектуре появится в нашей специальной печати лишь в 1953 г. Последствия этой кампании надолго затормозили исследования в области теории и истории архитектуру, в том числе и советской. Тем же исследованиям, которые продолжали вестись, был придан весьма специфический характер. Если конструктивизм объявили насквозь космополитическим, буржуазным, антисоветским и антинациональным, то вся остальная, в первую очередь, русская, архитектура рассматривалась прежде всего с точки зрения ее превосходства над всем остальным зодчеством.

Одним из важнейших "инструментов" борьбы с буржуазной идеологией, знаменем, под которым проходили политические кампании, в том числе и кампания борьбы с космополитизмом, стал социалистический реализм.. Несоответствие его туманным меркам в глазах тех, кто решал судьбы культуры, приводило к оргвыводам, "изымавшим" из советской культуры художников, заподозренных в приверженности к буржуазной идеологии или симпатиях к западной культуре (между нами ставился знак равенства).

Дальнейшая невозможность эволюции архитектуры на основе ос-.

воения наследия прошлого, тупиковость ситуации, выключение советского зодчества из общемирового процесса его развития создает критическую ситуацию, заставляет искать выход в теоретических разработках. Они же, в свою очередь, - ъ той их части, которая касается идейно-художественной сферы, беспомощны и демагогически-схоластичны.

Именно поэтому основное содержательное ядро теоретических исследований переносится в область, как бы независимую от едео-логии, - в проблемы индустриализации, стандартизации, типизации. Здесь - основные завоевания теоретической мысли сороковых -начала пятидесятых годов.

ВЫВОДЫ

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

I. Основная проблематика теории советской архитектуры начала закладываться еще до начала развертывания архитектурно-строительной практики в послереволюционный период. Собственно говоря, вся деятельность архитекторов в начальный период развития архитектуры была направлена на решение сугубо теоретических проблем: специфика архитектуры в целом, роль архитектора в об-щестье нового типа, особенности советского, зодчества и т.д.

Эти проблемы, остававшиеся неизменно в поле зрения архитекторов на протяжении всей истории советского зодчества, особое значение приобретают в переломные периоды его развития. Так случилось и в первые послереволюционные годы, когда создание государства нового типа опрокинуло и перечеркнуло многие привычные формы взаимоотношений личности и общества, профессии и общества.

С первых дней существования советского государства, архитекторы, активно включившиеся в созвдательную работу, не отделяли

профессиональные проблемы зодчества от социальных. Конечно, ар-

34

хитектура всегда выполняла общественные функции, без чего самое существование зодчества бессмысленно. Однако общественная миссия и главное - сознательное отношение к ней архитектора неизмеримо возросли в советском государстве. Отсюда - несколько преувеличенное и впоследствии откорректированное представление о роли архитектора как организатора новой жизни. Оно, тем не менее, заложило прочные теоретические основы включенности зодчего в систему общегосударственных отношений, укрупнило масштаб мышления архитектора - отныне оно могло оперировать проблемами и регионального, и общенационального уровня.

В первое послереволюционное десятилетие традиционный круг задач, решаемых архитектурой, начинает стремительно расширяться, что находит отражение в теоретических разработках.

По-новому трактованное представление о миссии архитектора и архитектуры в обществе закономерно выдвинули на одно из ведущих мест проблему новой формы. Теоретической ее разработкой занимались как рационалисты, так и конструктивисты. Несмотря на разные исходные моменты, целевая установка у теоретиков обоих направлений была одна - исследовать процесс формообразования.

Достоянием мировой архитектурной мысли стали теоретические разработки H.A. Ладовского, впервые поставившего вопрос о рациональных основах восприятия .архитектурной формы и начавшего исследования объективных психофизиологических закономерностей восприятия человеком архитектурных форы, пространства и цвета.

Вопрос об архитектурной форме, как результате деятельности архитектора, неизбежно влек за собой постановку вопроса о мето-це работы зодчего. У рационалистов это вылилось в разработку юихо-аналитического метода преподавания, нацеленного на развитие у будущего архитектора объемно-пространетвенного мышления, f конструктивистов - в разработанный A.A. Весниным и 1.1.Я. Гинз-5ургом функциональный метод. Его стержнем стал учет' требований [)ункционального процесса, выявление социальной функции сооруже-

нкя, которая и рассматривалась как основа для формообразования.

Продвигаясь от десятилетия к десятилетию, мы старались проследить, как связаны между собой практическая деятельность архитекторов и формирование теоретической проблематики. Здесь вырисовывается два типа взаимоотношений: I) теоретическая проблематика вытекает из реального архитектурно-строительного опыта, являясь его обобщением; 2) теоретическая проблематика формируется под влиянием экономических, политических и идеологических обстоятельств и с той или иной степенью интенсивности воздействует на архитектурно-строительную практику. Такой тип взаимосвязи особенно ощутим при изучении проблематики "социалистического реализма" и в момент проведения крупных политических кампаний, таких, как, например, кампания борьбы с космополитизмом в 40-е годы.

Однако здесь нельзя забывать о принципе "обратной связи". Так, теоретические завоевания генерального плана Москвы 1935 г. оказали многогранное влияние на практику отечественного градостроительства предвоенного времени. В то же время сам генеральный план в его теоретической ипостаси вобрал в себя не только разработки предшествующего периода, но и непосредственный опыт практической деятельности в области градостроительства. Точно так же концепция восстановления городов, разрушенных во время 'Великой Отечественной войны, формировалась под влиянием конкретных исторических обстоятельств, аккумулируя в себе всю предыдущую практику градостроительства (в том числе и опыт реализации генерального плана Москвы 1935 г.) и теоретические разработки. Поэтому, как правило, трудно решить, что опережает в каждом данном случае - теория или практика, что есть функция, а что -аргумент.

На протяжении всей работы мы подчеркивали, что линейная логика, ведущая от архитектурной мысли к проекту, от проекта к сооружению, а от сооружения к обобщающим теоретическим выво-

дам, далеко не всегда прослеживалась в конкретно-исторических обстоятельствах. Реальность, как правило, представляла собой результат противоречивого, подчас непредсказуемого сложения сил и обстоятельств. Среди них - вмешательство административно-командной системы, выступающей в роли заказчика, попытки прямого переложения идеологических постулатов на язык зодчества, катастрофический-ход общественно-исторических событий и многое другое.

Все эти обстоятельства не могут рассматриваться как нейтральные или случайные при формировании истории теории советской архитектуры. Их влияние приходится рассматривать как специфическую закономерность обсуждаемой темы.

2. С середины двадцатых годов, когда практика строительства в нашей стране приобрела достаточно широкий размах, возникли и стали интенсивно обсуждаться на теоретическом уровне проблемы социалистического расселения и социалистического города. За острой полемичностью занятых разными архитекторами позиций необходимо рассмотреть то главное, что они внесли в архитектурную науку, поставив вопрос о создании теории нового расселения и заложив основы ее формирования. Градостроительные теории первой пятилетки были нацелены на создание идеальной среды обитания, представления о которой стали необходимым звеном при переходе к реальному проектированию.

В это же время начинаются активные разработки теоретических проблем, относящихся к индустриализации и типизации строительства, к применению стандарта в архитектуре. Их разработка в первую очередь связана с именем М.Я. Гинзбурга, который научно подошел к проблеме массового жилищного строительства. Им были начаты теоретические разработки многих проблем индустриального домостроения, его методов и приемов, обеспечивающих создание пространственных композиций.

В начале тридцатых годов в архитектурную жизнь активно вхо-

дят проблемы освоения архитектурного наследия, классики, образа, стиля и т.д. Все они рассматривались современниками как составляющие главной на тот момент проблемы советской архитектуры -проблемы становления социалистического реализма, провозглашенного единым методом всего советского искусства.

В ее разработке приняли участие и ведущие теоретики, и ар-хитекторы-практ/ки. При этом ядром проблемы выступал вопрос о реалистичности, "правдивости" архитектуры, трактованной разными мастерами по-разному и приводивший одних к проблеме создания новой классики (И.В. Жолтовский), других к необходимости развивать типовое проектирование (М.Я. Гинзбург).

Серьезное внимание уделялось проблеме национального своеобразия, в осмыслении которой были сделаны весьма существенные шаги. Необходимо отметить разрыв между уровнем теоретического сознания проблемы и реальной архитектурно-строительной практикой. Здесь так же, как и в осмыслении проблемы классического наследия, разрыв ощущается особенно явно. И в поисках национального своеобразия, и в поисках сплава современного и прошлого архитекторы-практики работали, за редчайшим исключением, на уровне форм и деталей, в то время как теоретики осмысливали проблемы на уровне поиска общих закономерностей развития архитектуры.

Именно поэтому в предвоенный период обострился интерес к таким "вечным" категориям архитектуры, как пространство, архитектоника, композиция и т.д.

Во время Великой Отечественной войны и сразу после нее особое внимание уделяется теоретической разработке проблемы ансамбля, тесно связанной с реальной, конкретной задачей восстановления разрушенных городов и сел. Собственно, разработка проблемы ансамбля началась значительно раньше и была связана прежде всего с реконструкцией Москвы. Уже тогда ансамбль рассматривался как средство создания принципиально нового облика города. В по-

слевоенный период проблема ансамбля получает более многогранную трактовку, постепенно перерастая в проблему формирования городской среды.

С середины пятидесятых годов на первый план выходят проблемы, связанные с типизацией и индустриализацией строительства, все большее и большее значение приобретает градостроительный подход, получающий серьезное теоретическое обоснование.

3. Накопление исторических знаний в профессиональной среде советских зодчих шло неравномерно, было по необходимости избирательным, социально направленным.

На первом этапе ранний опыт, опыт так называемой "бумажной" архитектуры учитывался главным образом в абстрактном плане, т.к. база для реального строительства была подорвана разрухой, вызванной годами империалистической и гражданской войн. На этот же этап приходится бытование многих совершенно отвлеченных, утопических представлений, которые вряд ли заслуживают названия конкретно-исторических знаний.

Преломление исторических знаний через призму пролеткультовских воззрений, провозглашающих особую сословную чистоту пролетарского мышления, якобы независимого от эксплуататорского прошлого, прослеживается и на материале архитектурной мысли. Однако такого рода построения редко захватывают область профессиональных представлений. Тут скорее черты постороннего, грубо социологического императива, обращенного к среде профессионалов как бы извне.

Однако уже примерно с середины двадцатых годов опыт первых попыток осмысления архитектурных проблем ретроспективно приобретает историческое значение. Наряду с крупицами позитивного смысла он несет в себе и негативные потенции, приобретающие статус важного отрицательного примера.

Первые шаги к общественному осмыслению истории советской архитектуры относятся уже к началу 20-х годов. К 30-м годам,

отмеченным коренным преобразованием всего советского зодчества в целом, относится важная дифференциация ретроспективно направленной архитектурной мысли.

С одной стороны, возникает и укрепляется официальная версия истории советской архитектуры. Эта версия утверждает практически полное отрицание всех "левых" течений и тем самым в немалой степени зачеркивает полтора десятилетия развития советского зодчества. Декларируются социалистический реализм, народность, национальное своеобразие советской архитектуры. Однако все эти декларации в общем не находят опоры как в недавней истории зодчества, так и, разумеется, в недавней архитектурной мысли. Новая концепция ориентируется по существу не на собственные достижения, а на историю досоциалистического зодчества, на освоение классических традиций. Провозглашаемое еще должно стать реальностью, но уже сразу, с первых шагов выдается за существующее.

С другой стороны, позитивное историческое осмысление недавних "левых1' течений уходит в саморефлексию таких крупных мастеров, как братья Веснины, М.Я. Гинзбург, И.А. Голосов, А.К. Буров, И.И. Леонидов, И.А. Фомин и др. Кроме того, исторический опыт двадцатых годов продолжает заметно влиять на практику архитектуры и градостроительства Запада.

С начала тридцатых годов в советской историко-теоретической архитектурной мысли отчетливо прослеживаются кризисные явления, связанные с укоренением понятия "социалистический реализм". Мы показали в нашей работе многие грани эволюции этого понятия, выявили, как неясно и противоречиво трактовались в его рамках проблемы традиции и новаторства, национального и интернационального, классового и общечеловеческого и т.д. Столь же зыбкой была для теоретиков соцреализма и категория "исторического". Они не шли дальше признания "исторической ограниченности" архитек-

40

турной мысли прошлого, а свою нетерпимость к ее проявлениям унаследовали от пролеткультовцев и рапповцев, лишь чуть-чуть реконструировав их терминологию. Теперь положительное начало исторического развития искусства называлось не "классово-про-лета^ским", а "народным". Это давало возможность настаивать на глубокой историко-сословной традиции, как бы освященной веками. Но суть дела от этого мало менялась, ибо на историческом материале появлялась возможность борьбы с "антинародными" течениями, в число которых попадало все, что угодно, в зависимости от текущей политической конъюнктуры.

Война с ее потрясениями, гибелью миллионов людей и огромных духовных ценностей вызвала рост национального самосозн&ния, привела к переоценке многих ценностей, в том числе к изменению отношения к прошлому, как далекому, так и сравнительно недавнему. На какое-то (правда, очень незначительное, исчисляющееся месяцами) время начинает даже проступать не столь враждебное, как прежде, отношение к советскому авангарду 20-х годов. Однако вскоре, едва наметившись, оно было начисто зачеркнуто политической кампанией борьбы с космополитизмом, надолго отбросившей назад исторические исследования. В то же время продолжался чисто количественный процесс накопления знаний о советской архитектуре последних десятилетий, который привел к созданию первого обобщающего труда под названием "История советской архитектуры" (1951 г.). При всей его. апологетичности и конъюнктурности сегодня он может рассматриваться как важный шаг на пути развития исторического знания о советской архитектуре 30-х - 40-х годов.

4. Попутной задачей .исследования, возникшей в его ходе, является создание первой библиографии историко-теоретических трудов по проблемам советской архитектуры. Такая библиография создана и насчитывает более 900 названий книг, брошюр и статей. Она включает в себя как работы, вышедаие после 1954 г. (собственно, литературу по проблеме), так и труды, опубликованные до

41

1954 г., которые должны рассматриваться как источники для изучения заявленной темы.

я *

к

В задачу исследования не входило создание истории теории и истории истории советской архитектуры. Это - дело будущего. Тем не менее, как представляется, выявление основной проблематики теории и истории советской архитектуры должно стать существенным шагом на пути формирования новых научных дисциплин. Уже одно то, что материал исследования позволил поставить такую проблему, - свидетельствует: предпосылки для создания этих научных дисциплин сложились, а значит, история советской архитектуры должна обрести новое качество, обогащенное новым знанием.

Означает это и важный этап в профессиональном самоосознании.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ Книги

1. Архитектура СССР. I9I7-I987. М.: Стройиздат, 1987.

Глава "Советская архитектура I9I7-I940". (8 п.л.).

%

2. Зодчие Москвы,- XX век. М.: Московский рабочий, 1988. Составитель (совместно с Ю.П. Волчком и A.M. Журавлевым) и автор статей. (26 п.л.).

3. Москва строится. М.: Московский рабочий, 1983. (9,8 п.л.). Совместно с Ю.П. Волчком.

4. Сергей Сперанский. Л".: Стройиздат. Ленинградское отделение. 1989. (15,2 п.л.). Совместно с B.C. Сперанской.

Статьи

1. Из пепла и руин. Работы московских архитекторов над проектами восстановления городов. // Строительство и архитектура Москвы. 1975. №6. (0,5 п.л.).

2. Виктор Александрович Веснин (составление материалов и примечания. // Мастера советской архитектуры об архитектуре. Т. 2. М.: Искусство, 1975 (I п.л.).

3. О концепции города в советской архитектуре конца 20-х годов. // Проблемы теории советской архитектуры. М. 1975 (I п.л.).

4. 0 первом плане реконструкции Москвы. // Зодчество. 1975. № 1(20). (I п.л.).

5. Развитие городов в 30-60-е гг. // Архитектура советской России. М.: Строиздат, 1975. (1,5 п.л.).

6."Тахитектон". Из истории отечественного индустриального домостроения. // Архитектурное творчество СССР. Вып. 3. М.: Строиздат, 1976.(0,6 п.л.).

7. О градостроительных взглядах И.В. Жолтовского. // Проблемы истории советской архитектуры. М. 1976. (0,3 п.л.).

8. К историографии советской архитектуры. Постановка- про-

блемы. // Проблемы истории советской архитектуры. Вып. 4. Ы. 1978. (0,2 п.л.).

9. Проектные разработки зоны влияния Москвы в первые послереволюционные годы. // Проблемы теории и иртории архитектуры. Вып. б. М. 1978. (0,8 п.л.).

10. 0 проектах восстановления городов, разрушенных во время Великой Отечественной войны. // Архитектурное творчество СССР. Вып. 6. М.: 1979. (I п.л.).

11. 0 некоторых художественно-образных проблемах генерального плана реконструкции Москвы 1935 года. // Проблемы истории советской архитектуры. М. 1980. (0,8 п.л.).

12. Творческие проблемы архитектуры на пяти съездах советских зодчих. // Архитектурное творчество СССР. Вып. 7. М.: Стройиздат, 1981. (I п.л.).

13. Проблема нового города и концепция расселения. // Проблемы формирования городской среды (архитектура РСФСР). М.

1981. (I п.л.).

14. Динамика и диалектика конкурсного проектирования. К 50-летию конкурса на Дворец Советов. // Архитектура СССР.

1982. № 6.' (I п.л.). Совместно с Ю.П. Волчком.

15. К 50-летию журнала "Архитектура СССР". Публикация документов. // Архитектура СССР. 1983. № 6. (2 п.л.).

16. Город-сад: идея и реальность. // Комиссия СССР по делам ЮНЕСКО, бюллетень. 1984. № I. (0,4 п.л.).

17. Михаил Павлович Парусников. // Архитектура СССР. 1984. № 4. (0,6 п.л.).

18. Об эволюции понятия "социалистический реализм" в советской архитектуре. // Архитектура СССР. 1984. № 5. (I п.л.).

19. Творческие открытия архитектуры военных лет. (Из опыта К. Алабяна, А. Бурова, М. Гинзбурга, Г. Гольца. // Строительство и архитектура Москвы. 1985. № 2. (I п.л.).

20. Документы рассказывают. Хроника архитектурной жизни

оенных лет. // Архитектура СССР. 1985. № 2.(2 п.л.). Совмест-о с Ю.П. Волчком.

21. Тема победы в архитектуре послевоенной Москвы. // троительство и архитектура Москвы. 1985. № 4. (I п.л.). Совестно с Ю.П. Волчком.

22. Облик Москвы будущего в генеральном плане 1935 года. // ■троительство и архитектура Москвы. 1985. № 6. (0,7 п.л.).

23. Архитектор-градостроитель Б.В. Сакулин. // Проблемы ¡стории советской архитектуры. 1985. № 7. (0,6 п.л.).

24. Традиция и символ. Московскому метрополитену - 50 лет. '/Интерпрессграфик. 1985. №4 (Будапешт). (0,7 п.л.).

25. В.И. Семенов. // Архитектура СССР. 1986. № 5. (0,7 п.л.).

26. Роль проекта в развитии общественного сознания. К 40-[етию Постановления Совета Министров СССР "О строительстве в ¡оскве многоэтажных зданий'.' // Архитектура и строительство 1осквы. 1987. }? 2. (0,8 п.л.). Совместно с Ю.П. Волчком.

27. Первый Всесоюзный съезд архитекторов. // Архитектура ;ССР. 1987. № 2. (2 п.л.).

28. '¡aiional in the Contemporary. // Architeciurj?

Uses of tradih'on Ln Rusiian and Soviet A mhi'teeiure. 1984.

Voe. 57- Iv 7/й (о,г it-л-)

29. Город и мастера. // Зодчие Москвы. М.: Московский ра-5очий, 1988. (2 п.л.). Совместно с Ю.П. Волчком.

30. А.В. и А. Веснины. // Там же (I п.л.).

31. М. Парусников. // Там же (0,7 п.л.).

32. А. Власов. // Там же (0,5 п.л.).

33. Формирование социального заказа генерального плана Москвы 1935 г. // Социальные проблемы архитектурно-градостроительного развития Москвы. М. 1988. (I п.л.).

34. Роль мастеров архитектуры в становлении массового индустриального домостроения в годы войны. // Послевоенное восстановление городов. М. 1988. (I п.л.). Совместно с Ю.П.Волчком.

45

35. Этапы развития архитектурно-исторической мысли в СССР (1917-1954). // Архитектурное творчество СССР. Вып. 8. М.: Строиздат, 1988. (2 л.л.).